Стычки спорадически возникали то тут, то там вдоль границы; так продолжалось довольно долго. В некоторой степени происходящее напоминало странную игру двух гигантов, площадкой для которой служил весь север Галилеи. Они кидались друг в друга каменными глыбами — один с вершины горы, а другой из низины. Иногда оба метали громы и молнии из ложбин, а порой — с горных хребтов. Это была дуэль на большом расстоянии, так как танки не шли на штурм, не сходились, а лишь маневрировали на позициях.

В одном сражении соперники мерились силами, находясь на одинаковом возвышении и ведя огонь с дистанции 1800 метров. «Центурионам» противостояли вкопанные в землю сирийские «Панцеркампфагены»[100]. В другой раз бой велся на расстоянии 2200 метров. В первом случае «Центурион» подбил «Панцеркампфаген» со второго выстрела и спалил его тремя следующими снарядами. Во втором — «Центурион» уничтожил «немца» со второго снаряда.

Другой сектор — перемена позиций. Сирийские танки теперь на расстоянии 3000 метров от израильтян — вкопанные советские Т-34[101], местоположение которых трудно установить. Вдруг Т-34 слева выкатился из окопа и пустился наутек, «Центурион» выстрелил, и снаряд упал впереди удирающего танка. Водитель запаниковал и на мгновение притормозил. Следующий снаряд поджег Т-34.

Сирийцы дислоцировали танки все выше и выше. В другой раз в бою участвовали «Центурионы», расположенные на высоте 80 метров над уровнем моря, а сирийские «Панцеркампфагены» — на высоте 180 метров; дистанция между ними составляла 3000 метров. Израильские наводчики видели только дула пушек и башни сирийских танков. Первые два выстрела одного «Центуриона» прошли мимо цели, с третьей попытки танк поразил ее прямым попаданием, а затем еще двумя снарядами добил и сжег вражескую машину.

Сирийские танки продолжали взбираться все выше и откатываться на более удаленные позиции. Очередное столкновение застало «Центурионы» недалеко от Галилейского моря, на высоте 140 метров ниже уровня моря. Сирийские Т-34 и самоходки СУ-100 были вкопаны на высоте 350 метров над уровнем моря на расстоянии 3900 метров от израильтян. Эта выгодная позиция имела ряд неудобств. Для ведения огня сирийцам пришлось бы опустить орудия ниже предельного уровня угла вертикальной наводки, и противнику пришлось оставить свои окопы. Перед своими танками, однако, арабы возвели заграждения из мешков с песком, так что наводчики «Центурионов», находившихся внизу в долине, видели только дула и качающиеся части башен сирийских машин. И все же израильтяне открыли огонь. Первый снаряд лег с недолетом, второй — с перелетом. Третий упал очень близко от Т-34, а четвертый поджег его. Затем были подбиты и сожжены другие сирийские танки.

Танки Ошри поучаствовали во многих сражениях, и результаты трудов подполковника становились очевидными. «Центурионы» наконец-то получили достойную оценку у личного состава бронетанковых войск, но самому Ошри не везло — ему не выпадало случая принять участие ни в одной акции. Он попробовал нажать на комбрига, полковника Шлёмо, потом попросил о встрече с генералом Талем.

— Генерал, я тоже хочу сражаться.

— Ваш батальон уже довольно повоевал, Бенни.

— Батальон, но не я. Десять лет, с самой Синайской кампании, я ни в кого не стрелял. Генерал, я не могу смотреть своим людям в глаза. Сержант Шалом Коган подбил уже два сирийских танка. У него больше опыта, чем у меня!

— А я не могу без надобности подвергать риску командиров, — возразил генерал Таль.

— Генерал, я прошу разрешения принять участие в сражении.

— А я отказываю.

Ошри излил всю накопившуюся у него в душе горечь лейтенанту Илану Якуэлю, своему офицеру по оперативным вопросам.

— Я посылаю людей в бой, на смерть, но сам не иду с ними, а все время сижу на наблюдательном пункте. Я больше не могу так. Если мне так и не разрешат сражаться — пусть ищут другого комбата!

— Смотри на вещи проще, Ошри, — попытался успокоить командира лейтенант Илан.

— Что? Смотреть проще? Я обучил батальон. Я шаг за шагом приучал их к дисциплине и к правильному обращению с техникой. Но вот настает великий момент — битва. И где я? В тылу!

Ошри переполняло раздражение. А тут он еще вспомнил, что армейская служба Илана подходит к концу. Через несколько недель лейтенант уйдет в запас, и тогда Ошри в батальоне будет даже не с кем поболтать по душам. Чувство обиды в нем росло. Подполковник внимательно посмотрел на Илана. Угольно- черные волосы молодого человека прикрывали уши. Илан не любил стричься.

— Ты когда стригся, Илан?

— Бенни! Только не начинай сначала! — попробовал отшутиться лейтенант.

Подполковник был подчеркнуто официален:

— Вы знаете устав. Стрижка каждые десять суток.

— Бенни, у вас навязчивая идея.

— Идите и подстригитесь.

— Прямо сейчас, Бенни?

— Слушай, Илан, — Ошри немного сбавил тон, — как, по-твоему, я должен поддерживать дисциплину в батальоне, если офицер по оперативным вопросам, о котором всем известно, что он мой личный друг, ходит лохматый, как битник?

— И ты, старина, просишь меня задержаться в регулярной армии? Ты это серьезно, Бенни?

— Подстригись, или я посажу тебя на гауптвахту!

— Отлично. Тебе не дают сидеть в танке во время боя, поэтому ты ноешь как маленький, а потом вдруг проникаешься огромным интересом к моим волосам. Очень мило, Бенни.

— Господин подполковник, а не Бенни! Стригись, а то я тебя сам подстригу.

— Я буду психом, если останусь в армии. Нет уж, я лучше пойду учиться на юриста и отращу себе волосы, как у Бен-Гуриона.

Следующего боя пришлось подождать. Сирийцы получили хороший урок. Осознав, что даже на расстоянии шести километров он не находится в безопасности, противник сменил точку приложения собственных сил. Теперь он активизировался у населенного пункта Курасим, на расстоянии около одиннадцати километров от границы с Израилем. Там сирийцы могли продолжать копать, не опасаясь, что по ходу пограничного инцидента израильтяне уничтожат их оборудование. До того каждая вылазка противника встречала как бы удвоенный ответ ЦАХАЛа, который наносил удары одновременно и по сирийским позициям, и по землеройным машинам. Теперь арабы могли тешить себя тем, что их землечерпалки и трактора вне опасности, а значит, можно вытворять на границе все, что вздумается.

Конечно, поражать мишени с дистанции одиннадцати километров стало куда сложнее, и какое-то время казалось, что сирийцы смогут осуществить свой замысел и лишат Израиль вод Иордана. Но генерал Таль верил, что 105-мм пушки «Центурионов» не подведут. Он уверял руководство, что бронетанковые войска готовы положить конец планам противника, невзирая на расстояние.

Генерал Элазар решил расположить танковую часть севернее Курасима, напротив того места, где сирийцы копали канал. Когда стало ясно, что противник готовится к новой пограничной акции, генерал Таль отправился на передовую. Командир части подвел его к одному из «Центурионов», спрятанному под камуфляжной сеткой. Танки дислоцировались в ложбине у вершины холма. Генерала пригласили в танк одного из лучших экипажей. Генерал хотел пострелять из пушки, чтобы проверить на практике правильность собственной концепции. Израильтяне вот-вот ожидали вспышки активности противника, поскольку жители приграничных поселений начали работать на полях. Мешать проведению любых работ у границы стало обычной практикой сирийцев, и не было никаких причин ожидать, что на сей раз они сделают исключение.

Командовал полковник Шлемо. Полковник Манди оборудовал наблюдательный пункт, установив неподалеку от места дислокации танков на треногу большой полевой бинокль. Для корректировки огня Манди собирался использовать полевой телефон, провода которого тянулись к «Центуриону», где находился Таль. Полковнику Манди не нравилось то, что командующий принимает участие в операции. По его мнению,