Неспокойные тяжелые волны ходили по бухте Эмма. Набегая на берег, они с силой ударялись о прибрежные льдины, с грохотом надвигая их одну па другую, разбивая на тысячу мелких кусков. Разгрузка «Литке» затянулась. Даже пустой моторный катер, вышедший в бухту, с трудом дошел до ледореза и едва не разбился об его обшивку. Большими усилиями всей команды катер с полуобмороженными людьми был поднят на. талях и подвешен к шлюпбалкам… Об отправке чего-либо па берег не могло быть и речи. Приходилось терять драгоценное время и ждать.

Шторм и пурга не прекращались целый день. Наше настроение было так же мрачно, как нависшие над нами тучи. Что, если и завтра будет подобная же погодка?

Ночью шторм стал стихать. Все тише и тише завывал снаружи ветер. Спокойнее шумели волны в ранее бушевавшей бухте. Наступало успокоение.

Утром нас ожидал сюрприз. Сильные ветры и зыбь очистили от льда всю бухту. Она стояла чистая и спокойная, как большое озеро в ясный день. Только кое-где плавало на ней, едва выступая из воды, «ледяное сало». Погода для нас была самая благоприятная. Мы стали разгружаться.

Разгрузка проходила в бешеном темпе. Надо было ловить благоприятную погоду. Не задерживаясь ни на минуту, моторный катер, треща и чихая, с трудом двигая тяжелый плот, без отдыха курсировал между берегом и «Литке». Горы вещей и авиаоборудования все более и более возвышались на берегу, а ящики и тюки на борту ледореза, казалось, были неистощимы. Дня нахватало. Темнело рано. Уже в четыре часа стояла кромешная тьма, и вся работа по разгрузке происходила при свете ярких, висящих на корме электрических ламп. Нагруженный до пределов плот едва отходил от борта «Литке», как сейчас же погружался в чернильную тьму. Некоторое время только было слышно, как где-то из темноты трещал, надрываясь, мотор, и по его звуку оставшиеся на борту старались угадать приблизительно его местоположение. С носового прожектора «Литке» срывался сноп ослепительного света, два-три раза кидался из стороны в сторону, наконец находил плот и, заливая его светом, провожал до самого берега. В ярком луче прожектора резко выступали мельчайшие детали на плоту. Было видно, как сидящие на катере матросы щурились от света и, закрывая рукавицей глаза, грозили кулаком заведующему прожектором, судовому электротехнику Сердюку. Постепенно желтея, плот уходил все дальше и дальше по направлению красных костров, разложенных на берегу. Мотор медленно затихал.

Тихая погода имела свои недостатки. Ветер и волны спали, но крепкий мороз не прекращался. Эмма стала замерзать. Все больше и больше стало появляться на ее поверхности ледяного сала. Ударяя по воде веслом, можно было чувствовать густую ледяную кашу. Местами уже попадался блинчатый лед. Передвижение по бухте с каждым днем становилось все более затруднительным. Сооруженный из лодок и досок, наш знаменитый плот уже с трудом мог продвигаться к замерзающей бухте. Скоро его пришлось разобрать, и моторный катер тащил вместо него только одну лодку. Разгрузка сильно тормозилась. Расстояние до берега—всего каких-нибудь два километра — проходилось в час, а иногда и более.

Все наше имущество валялось па берегу в полном беспорядке. Сортировать и убирать нахватало времени. Самое важное было сначала переправить его с «Литке», а уборка уже могла происходить потом. В трех местах подобно египетским пирамидам возвышались груды нашего добра. Здесь были и лыжи, и винты от наших самолетов, и бочки с горючим, брезент, меховая одежда, ящики с инструментом и много еще всякого добра, которое у нашего завхоза занимало целую тетрадь убористого шрифта. С каждой лодкой имущество прибавлялось. Казалось, не было конца разгружаемому имуществу.

На «Литке» прибыли только что добравшиеся до бухты Провидения девять ставропольских пассажиров. Время, в которое они покрыли на собаках громадное расстояние от Северного мыса, может считаться рекордным по скорости. Считая с остановками и ночевками, они были в пути 22 дня, т. е. проходили по целине более чем по 40 км в день.

Мы все удивляемся, что и собаки, и люди живы. Такую выносливость мог дать только страх, что они могут придти слишком поздно, тогда, когда «Литке» будет уже на обратном пути во Владивосток.

Север кладет на людей свой отпечаток. Все прибывшие выглядят превосходно. Несмотря на худобу и густо покрытые растительностью лица, у всех у них прекрасный радостный вид и сверкающие глаза. Это почти в полном составе вся колымская экспедиция Цуводпути. Нового они нам сообщить ничего не могли. Даже наоборот, после целого потока новостей из культурного мира мы им сообщили, что за их отсутствие на «Ставрополе» никаких перемен не произошло.

Еще не все части, и вещи были доставлены на берег, как мы уже приступили к сборке самолетов. Нам нельзя было ждать. Каждый лишний час, проведенный нами в бухте Провидения, означал уменьшение шансов на благополучный полет к «Ставрополю». Дни сокращались с умопомрачительной быстротой. Времени для полетов становилось все меньше и меньше. У нас, как я говорил, не было оборудования для ночных полетов, и в совершенно незнакомой для нас местности мы могли лететь только при дневном свете, а дневного света становилось все меньше. Даже теперь, если бы мы вылетели рано на рассвете, сейчас же после разгрузки «Литке», мы часть пути все равно должны были бы идти в темноте и наугад. А с каждым днем темная часть пути увеличивалась на десятки километров. Конечно это был риск, но выхода у нас не было. Мы не могли, считаясь с машинами и с собой, оставлять покинутыми людей, так ждущих нашего прилета. Сознание этого долга все время подстегивало и нас, и вею команду «Литке» к работе. В других условиях, если бы не было такой тяжелой ответственности перед товарищами за каждый свой шаг, мы никогда бы не смогли в такой короткий срок даже и нормальных культурных условиях собрать свои машины.

Мороз доходил до 30°. Дул резкий ветер. Даже в теплых фуфайках и толстых меховых одеждах стоять на месте но было никакой возможности. На месте впрочем никто и не стоял. Мы прыгали, крутили, тянули, завинчивали…

Вся свободная часть команды «Литке» принимала деятельное участие в сборке. Работали не за страх, а за совесть. Все нужные части и инструменты подавались с такой быстротой, что приходилось даже удивляться: не успеешь подумать, что тебе нужен ключ, как он уже появлялся у тебя в руке. Все тяжелые части, как например крылья и стабилизатор, требующие больших усилий, чтобы их поднять и водворить на место, схватывались десятками рук, с дружными криками поднимались и держались на воздухе столько, сколько нужно было для того, чтобы их укрепить и затянуть все гайки. Наши птицы оперялись со сказочной быстротой. У куцего, кургузого фюзеляжа быстро выросло хвостовое оперение, потом сразу одно крыло, после другое. Внизу под грудью появились громадные лапы — лыжи.

В эти дни наша база была похожа на боевой штаб. Здесь решался и взвешивался каждый этап нашей работы и каждый шаг нашей экспедиции. В комнате, заваленной вещами, на освобожденном от оружия и всевозможных частей столе вырабатывались планы и отдавались приказы по линии фронта.

Так же как и в штабе, войдя в комнату, можно было увидеть склонившихся над картой людей. Было все похоже на боевую обстановку. И курьеры, отправляющиеся на аэродром и на «Литке», и вся напряженная атмосфера перед нашим первым полетом, как перед первой схваткой с неприятелем. Единственно, что отличало нас от настоящего фронта, — это тот неприятель, с которым нам надо было бороться. Мы должны были победить стихию, черную ночь, и громадное расстояние, которое отделяло нас от затертого льдами «Ставрополя».

В комнате был такой ералаш, как будто бы штормом, который свирепствовал эти дни в море, наши вещи и все имущество раскидало и расшвыряло по всем комнатам, койкам и столам. Груды меховых одежд, чемоданов, баулов, всевозможные свертки и ящики, целый арсенал разнокалиберного оружия и патронов,