— Так вот он, твой последний вздох!

Герцог вырвал кинжал из вялой руки Притчуда, бросился вперед и по самую рукоять вонзил клинок в сердце Шута. Маграт испустила страшный вопль.

Шут покачнулся вперед, потом отшатнулся назад.

— Благодарение небесам, все кончено, — промолвил он.

Маграт, растолкав в стороны актеров, подбежала к нему и прижала Шута к тому, что в принципе, из милосердия, можно было бы назвать грудью. Шута же осенило, что за всю жизнь ему так и не удалось увидеть женской груди — если не считать грудной возраст. И он проклял этот жестокий мир, который подарил ему сии переживания только накануне смертного часа.

Он с нежностью отодвинул одну из рук Маграт, сорвал с головы ненавистный рогатый колпак и зашвырнул его как можно дальше. Все, понял он, с шутовством наконец-то покончено, никаких больше клятв, никаких обещаний. Смерть — особенно скрашенная видом вожделенной женской груди — оказалась не такой уж жестокой штукой.

— Это не я, — заявил герцог.

«Самое интересное, что ничуточки не больно, — мелькнуло в голове у Шута. — Забавно…»

С другой стороны, мертвые боли не имут. Поскольку боль тоже не любит растрачиваться просто так.

— Вы все прекрасно видели, что я его даже пальцем не тронул, — сказал герцог.

Смерть взирал на Шута с тупым недоумением. Пошарив в тайниках балахона, он извлек на свет украшенные бубенчиками песочные часы и осторожно встряхнул их. По сцене прокатилось негромкое звяканье.

— И ничего подобного я не приказывал, — спокойно проговорил Герцог.

Голос звучал как будто издалека, то есть оттуда, где находился сейчас его разум. Действующие лица и исполнители затаив дыхание уставились на Флема. Питать ненависть к такому человеку было просто- напросто невозможно. Можно было лишь хотеть оказаться подальше от него. Даже Шуту хотелось того же, хотя на самом деле он был уже мертв.

Смерть постучал костлявым пальцем по часам и поднес их к глазницам, не понимая, что с ними такое.

— Вы все лжете! — кротко заявил герцог. — А врать плохо.

С блаженным и благодушным выражением пырнув кинжалом нескольких стоящих рядом актеров, герцог высоко вскинул руку:

— Все видят? Глядите. Ни капли крови… Это не я!

Тут он заметил герцогиню, которая возвышалась над ним подобно багровому цунами над крохотной рыбацкой деревушкой.

— Это все она, — промолвил он. — Это она его убила. — И, на общих основаниях, ткнул герцогиню пару раз кинжалом. После чего заколол и себя. Кинжал выпал из его руки.

Немного поразмыслив, голосом, вещавшим из миров, уже не столь удаленных от границы вменяемости, он произнес:

— Ничего у вас со мной не выйдет. — Флем повернулся к Смерти: — А комета будет? Я слышал, что, когда умирает особа королевских кровей, обязательно появляется комета. Я пойду посмотрю на нее, ладно? — И он медленно побрел за кулисы.

На сцену обрушился шквал оваций. Первой опомнилась нянюшка Ягг:

— Вы должны признать, что он не лишен королевского достоинства. Когда доходит до дела, эксцентричность королей не знает себе равных.

Смерть поднял часы и посмотрел их на свет, на его черепе по-прежнему отражалось недоумение.

А матушка Ветровоск, подхватив со сцены кинжал, потрогала лезвие. Щелкнув, клинок не сопротивляясь скользнул в рукоять.

Матушка вручила кинжал для осмотра подруге.

— Вот он, твой волшебный меч, — фыркнула она.

Маграт бросила взгляд сначала на орудие убийства, потом на убиенного:

— Так ты умер или как?

— По идее умер, — с некоторой хрипотцой в голосе ответил Шут. — Думаю даже, что нахожусь сейчас в раю.

— Слушай, перестань, я говорю серьезно.

— Если серьезно, то не знаю. Но в груди как-то тесно.

— Значит, ты жив.

— Все живы, все, — успокоила матушка. — Это же не настоящий кинжал. Наверное, актерам боятся доверять холодное оружие.

— Они ведь даже котел толком почистить не могут, — вставила нянюшка.

— Решать, кто здесь жив, а кто нет, буду я, — заявила герцогиня. — Как персона, облеченная правом казнить и миловать. Супруг мой, как вы все видели, окончательно рехнулся. — Она повернулась к стражникам: — А значит, я повелеваю…

— Быстрее! — прошипел король Веренс в ухо матушке. — Быстрее же!

Матушка Ветровоск расправила плечи и втянула в себя воздух.

— Умолкни, женщина! — рявкнула она. — Ибо перед тобой стоит истинный король Ланкрский! — И рука ее опустилась на плечо Томджона.

— Это он-то?!

— Это я-то?!

— Глупости, — фыркнула герцогиня. — Этот фигляр, актеришка…

— Она права, сударыня, — едва не заикаясь, пробормотал Томджон. — Мой отец владеет театром, а не королевством.

— Это настоящий король, — повторила матушка. — И мы можем это доказать.

— Не так быстро, — процедила герцогиня. — Мы этого не потерпим. Я знать не желаю никаких наследных принцев, вернувшихся за моим королевством. Стража, взять его!

Матушка вскинула руку. Солдаты остановились и принялись нерешительно перетаптываться с ноги на ногу.

— Она же ведьма, — робко промолвил один из них.

— Ты не ошибся, — кивнула герцогиня. Стражники затравленно поежились.

— Мы сами видели, как они людей превращают в тритонов.

— А еще они хвастались, что могут устроить кораблекрушение …

— Истинная правда, и суета суёт.

— Точно.

— Это надо бы обговорить. За ведьм особая плата.

— Она же может превратить нас в неизвестно кого. Даром что живет в грязном лесу.

— Перестаньте нести чушь, — приказала герцогиня. — Ведьмы никогда ничего подобного не делали и делать не умеют. Эти сказки для того и существуют, чтобы пугать людей.

Стражник замотал головой:

— А меня лично они убедили.

— Разумеется, ведь для того они и… Внезапно герцогиня прервалась и, устало вздохнув, вырвала из рук стражника пику.

— Я тебе покажу, на что способны эти ведьмы, — сказала она и метнула пику прямо в лицо матушки Ветровоск.

Матушка по-змеиному рассекла рукой воздух и сомкнула пальцы вокруг древка, остановив пику прямо перед собой.

— Ну что? — поинтересовалась она. — Хочешь еще что-нибудь показать?

— Ты меня не напугаешь, вещая сестрица!

На несколько мгновений матушка и герцогиня замерли, глядя в глаза друг другу. Наконец ведьма изумленно хмыкнула:

— А ведь ты правду говоришь. Ты действительно нас не боишься.