снова воцарилась мирная тишина.
— Разве ты не сразу приступишь к делу?
— ТОРОПИТЬСЯ НЕКУДА.
— А я думал, пунктуальность — твой конек.
— В СЛОЖИВШИХСЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ НЕСКОЛЬКО МИНУТ НЕ ИМЕЮТ РЕШАЮЩЕГО ЗНАЧЕНИЯ.
Сдумс кивнул. Они стояли рядом в тишине, а вокруг начинал шевелиться город.
— Знаешь, у меня была чудесная жизнь после смерти. Ты где пропадал?
— Я БЫЛ ЗАНЯТ.
Сдумс, впрочем, почти не слушал его.
— Я встретил людей, о существовании которых даже не подозревал. Я переделал массу дел. И наконец понял, кто такой Ветром Сдумс.
— И КТО ЖЕ ОН?
— Ветром Сдумс.
— ПОНИМАЮ, ЧТО ИМЕННО ТЕБЯ ТАК ШОКИРОВАЛО.
— Да.
— ПРОШЛО СТОЛЬКО ЛЕТ, А ТЫ НИЧЕГО НЕ ПОДОЗРЕВАЛ.
Ветром Сдумс точно знал, что означает слово «ирония», но он также умел распознавать и сарказм.
— Тебе-то легко говорить, — пробормотал он.
— МОЖЕТ БЫТЬ.
Сдумс снова уставился на реку.
— Знаешь, было просто чудесно, — признался он. — После всех этих лет я наконец-то почувствовал себя нужным. Это очень важно.
— ДА. НО ПОЧЕМУ?
Сдумс выглядел удивленным.
— Не знаю. Откуда мне знать? Потому что мы были вместе, я полагаю. Потому что никого там не бросили. Потому что, как выяснилось, ты давным-давно был мертв, но ничего не знал. Потому что нет ничего хуже одиночества. Потому что люди — это люди.
— А ШЕСТЬ ПЕНСОВ — ЭТО ШЕСТЬ ПЕНСОВ. НО ПШЕНИЦА — ЭТО НЕ ПРОСТО ПШЕНИЦА.
— Да?
— ДА.
Сдумс сел и прижался спиной к мосту. Камни были еще теплыми от дневной жары.
К его удивлению, Смерть поступил точно так же.
— ПОТОМУ ЧТО ТЫ — ЭТО ТЫ.
— Что? Да, и это тоже. А там, снаружи, есть только огромная холодная вселенная.
— ТЕБЯ ЖДЕТ СЮРПРИЗ.
— Одна жизнь — это так мало.
— О, НЕ ЗНАЮ, НЕ ЗНАЮ…
— Гм-м?
— ВЕТРОМ СДУМС?
— Да?
— ЭТО БЫЛА ТВОЯ ЖИЗНЬ.
И с огромным облегчением, величайшим оптимизмом и чувством, что все могло быть гораздо хуже, Ветром Сдумс умер.
Где-то в ночи Редж Башмак воровато огляделся по сторонам, достал из кармана маленькую кисточку и баночку с краской и принялся выводить на ближайшей стене следующий лозунг: «Внутри Всякого из Нас Живет Мертвец, Которому Не Терпится Выбраться…»
И на этом все кончилось. Конец.
Смерть стоял у окна в своем темном кабинете и смотрел на свой сад. Его темное царство застыло в вечной тиши. В форелевом пруду, где ловили рыбу гипсовые скелеты гномов, цвели темные лилии. Вдалеке виднелись призрачные очертания гор.
Это был его мир. И этого мира не было ни на одной карте.
Но сейчас этому миру чего-то не хватало.
Смерть взял в огромной прихожей косу, прошел мимо часов без стрелок и вышел на улицу. Он миновал черный сад, где возился с пчелиными ульями Альберт, и поднялся на небольшой холм, что высился на границе сада. За ним до самых гор простиралась бесформенная равнина — она выдерживала ваш вес и каким-то образом существовала, никаких других отличительных примет у нее не было.
Смерть уставился на равнину.
Подошел Альберт, вокруг головы которого еще жужжали несколько темных пчелок.
— Что ты делаешь, хозяин?
— ВСПОМИНАЮ.
— Да?
— Я ПОМНЮ, КОГДА ВСЕ ЭТО БЫЛО ЗВЕЗДАМИ.
Что же он хотел? Ах да…
Смерть щелкнул пальцами. Вдаль протянулись волнистые поля.
— Немного золота, — кивнул Альберт. — Красиво. Лично я всегда считал, что неплохо бы нам было поэкспериментировать с цветами. Смерть покачал головой. Чего-то все равно не хватало. А потом он понял, чего именно. Жизнеизмерители, эта огромная комната, заполненная гулом исчезающих жизней, были эффективными и необходимыми вещами, просто необходимыми для порядка. Но…
Он снова щелкнул пальцами, и подул ветерок. Поля пшеницы пришли в движение, по ним покатились волны.
— АЛЬБЕРТ?
— Да, хозяин?
— ТЕБЕ ЧТО, НЕЧЕМ ЗАНЯТЬСЯ? У ТЕБЯ ЕСТЬ КАКАЯ-НИБУДЬ РАБОТА?
— Вроде нет.
— ТОГДА, МОЖЕТ, ПОЙДЕШЬ ПРОГУЛЯЕШЬСЯ? Я РАЗРЕШАЮ.
— Ты хотел бы остаться один, — догадался Альберт.
— Я ВСЕГДА ОДИН. НО СЕЙЧАС Я ХОЧУ ОСТАТЬСЯ НАЕДИНЕ С СОБОЙ.
— Хорошо. Тогда пойду, займусь чем-нибудь в доме.
— ЗАЙМИСЬ.
Смерть стоял и смотрел, как танцует пшеница на ветру. Конечно, это всего лишь метафора. Люди — это нечто большее, чем пшеница. Они проживают свои короткие насыщенные жизни, работают, пока не кончится завод, заполняя свои дни от края до края тем, что стараются просто выжить. И все их жизни имеют одинаковую длину. И самые короткие, и самые длинные — все они равны. По крайней мере, с точки зрения вечности.
«Но не с точки зрения владельца жизни. Всегда хочется пожить подольше», — произнес где-то внутри тонкий голос Билла Двера.
— ПИСК.
Смерть посмотрел вниз. У его ног стояла крошечная фигурка. Он наклонился, поднял ее и поднес к глазной впадине.
— Я ЗНАЛ, ЧТО КОГО-ТО НЕДОСЧИТАЛСЯ. Смерть Крыс кивнул.
— ПИСК?
Смерть покачал головой.
— К СОЖАЛЕНИЮ, ПОЗВОЛИТЬ ТЕБЕ ОСТАТЬСЯ Я НЕ МОГУ, — сказал он. — У МЕНЯ НИКОГДА НЕ БЫЛО ЛЮБИМЧИКОВ.
— ПИСК?
— ТЫ ОДИН И ОСТАЛСЯ?
Смерть Крыс раскрыл маленькую костлявую лапку. Там стоял совсем крошечный Смерть Блох, смотревший смущенно, но с надеждой.
— НЕТ, НЕЛЬЗЯ. Я ДОЛЖЕН БЫТЬ БЕЗЖАЛОСТНЫМ. Я — СМЕРТЬ… ЕДИНСТВЕННЫЙ В СВОЕМ
