своего прибытия и «достал кота из мешка».
– Мы должны теперь сделать то, что японцы делают со своими пилотами-камикадзе. Я уже имею множество заявлений о присоединении к моему корпусу. Все они от людей, которым больше нечего терять, у них нет ни родителей, ни жен, ни детей. Большинство из нас больше не имеют своего дома, но в наших сердцах все еще горит решимость следовать за фюрером на смерть.[240]
– Подумайте, сколько тысяч невинных людей день за днем и ночь за ночью становятся жертвами этих кровожадных четырехмоторных монстров. К чему моя жалкая, разрушенная жизнь, если в обмен на нее я смогу спасти тысячи жизней?
Затем он начал говорить о деталях.
Пилоты, которые уже давно были приучены каждый день смотреть смерти в глаза, чувствовали, как по их коже пробегают мурашки. Необыкновенный офицер, этот оберст-лейтенант фон Корнатцки. Нельзя было не поверить в слова, произносимые им.
Четырнадцать дней спустя с горсткой самых храбрых юнцов он набросился на соединение бомбардировщиков и встретил свою смерть.[241]
Генерал-майор Галланд, оберст Траутлофт и все члены штаба были сняты со своих постов. Некоторые утверждали, что Галланд был в концентрационном лагере, в то время как другие настаивали на том, что он снова летал в составе истребительной эскадры на юго-востоке.[242]
Начинался большой «торг».
Через неделю должна была наступить Пасха.
Астара, юная богиня пробуждения жизни и плодородия, теперь появлялась как вестник смерти.
Левый берег Рейна был занят врагом. Русские наступали в направлении Берлина, уничтожая, сжигая и грабя все, что было перед ними.
В моем сейфе в течение нескольких дней лежала фотокопия карты, тайно похищенной из американского штаба. Она была отпечатана оперативным управлением Пентагона в Вашингтоне. После похищения она была увеличена в шесть раз и разослана по подразделениям люфтваффе.
Карта показывала, на какие зоны должна была быть раздроблена Германия после своего окончательного краха. Она опровергала упорные слухи о якобы ведущихся дипломатических переговорах, о том, что наше сопротивление западным союзникам только для проформы (так что наши солдаты должны были ежедневно умирать лишь для проформы!) и что в ходе своего наступления они впитают в себя остающиеся немецкие части, которые будут сражаться против русских уже вместе с американцами.
Каждый солдат знал о существовании такой карты. Эйзенхауэр должен был действовать и никогда не позволил бы развязать руки Монтгомери, чтобы тот первым оказался в Берлине.[243] Основные цели уже были ясны – нефть Ближнего Востока, панславизм[244] с его вековой угрозой Дарданеллам и Ближнему Востоку. Любой, кто знал об этих вещах, не мог ни на мгновение поверить в эти слухи. Сколько должно будет пройти времени, прежде чем русские и американцы набросятся друг на друга? Если бы переговоры действительно начались немного раньше, то, возможно, такой союз и мог бы быть заключен, но сейчас, за минуту до того, как часы пробьют двенадцать…
Теперь Германия была с пустыми руками, ей нечего было предложить, и она больше не могла надеяться на перемирие.
24 марта Фаррельбуш подвергся мощному налету четырехмоторных бомбардировщиков.[245] Взлетно-посадочная полоса пережила бомбежку достаточно успешно. Пилоты с их «Фокке-Вульфами» и наиболее важный наземный персонал переместились в Бёзель,[246] запасной аэродром в нескольких километрах к северу. Густой сосновый лес на пологих склонах вокруг аэродрома защищал самолеты своим зеленым крылом.
Теперь мы летали лишь на штурмовки. Время от времени мы совершали рейды на Зауэрланд, а другие атаки были направлены на плацдарм около Ремагена.[247] Нам также снова приказывали летать к голландской границе.
Ремаген.
Этот мощный мост длиной 300 метров на каменных опорах с широкими стальными пролетами был очень трудной задачей для пилотов.
Противовоздушная оборона этой жизненно важной для врага цели была убийственной, с подобным пилоты не сталкивались со времени полетов к устью Орна. После того как дерзкая попытка подобраться к мосту под водой и взорвать его, не удалась, Верховное командование в отчаянии приказало истребительной эскадрилье, чьи самолеты должны были быть загружены взрывчаткой, спикировать на мост.[248]
Лишь благодаря большому красноречию удалось на время отложить этот приказ, пока высокопоставленный офицер-сапер не доказал, что это была бы бессмысленная смерть двадцати пилотов, поскольку, имея на борту малое количество взрывчатки, они смогли бы причинить мосту лишь поверхностные повреждения. Сверх того, они все равно не смогли бы вывести мост из строя на продолжительное время, потому что самое позднее через пять дней противник мог построить на его опорах временный мост.
Начиная с этого времени пилоты очень тщательно проверяли свои самолеты прежде, чем подняться в воздух.[249]
Теперь противовоздушная оборона могла использовать против бомбардировщиков ракеты. Однако было всего лишь несколько пусковых установок, поскольку это оружие все еще находилось в стадии экспериментов. Везде, где применялись, они имели громкий успех. Быстро сбивались два или три бомбардировщика.
А затем бомбардировщики должны были атаковать истребительные эскадрильи, оснащенные подобными ракетами. Они бесхитростно назывались R4M.[250]
Фейерверки, сопровождавшие порой их пуски, показывали, что эти ракеты еще находятся на самой ранней стадии испытаний, но Верховное командование не могло ждать, когда их рулевое управление будет полностью переработано.
В принципе это оружие было довольно простым. Ракета калибром 55 мм имела в носовой части два выступа, похожие на глаза. Это были направленные антенны. Ракеты наводились радаром на вражеские самолеты на шум двигателей, и их можно было выпускать по соединениям бомбардировщиков с безопасного расстояния, вне зоны огня оборонительного вооружения. Только, как уже упоминалось, они были далеки от совершенства.[251]
Их рулевое управление функционировало плохо.
Поэтому группы истребителей должны были, как и прежде, приближаться к врагу, выпуская ракеты с дистанции максимум около 300 метров.
Четырехмоторные бомбардировщики находились в воздухе уже более часа. Большая часть их потока была сейчас над Хальтерном. В центре управления полетами полагали, что их целью был Ганновер.
Двадцать пять «Фокке-Вульфов» поднялись в воздух. У них под крыльями были подвешены по восемь новых ракет. Пилоты были не слишком рады чувствовать себя в роли подопытных кроликов.
На высоте 6,4 тысячи метров они направлялись к вражеским соединениям. «Зеленое сердце» летело двумя волнами по десять самолетов, во главе были Дортенман и Петер Крумп. С оставшимися пятью машинами я занимал позицию в 460 метрах выше их. Я хотел понаблюдать за атакой, прежде чем приказать выпустить последние сорок ракет.
Небо было синим и безоблачным, никакого укрытия в дружественных нам облаках.
Но это не важно. Мы имеем достаточную высоту. «Спикируем на них, а затем стремительно скроемся», – думали пилоты.
Мы заметили поток бомбардировщиков с большой дистанции – множество серебристых точек, образовывавших нескончаемый рыбий хвост.
Постепенно их контуры становились более четкими, и мы могли различить высокие, характерные кили «Летающих крепостей». (Это была жестокая ирония войны: ведущий конструктор фирмы «Боинг»,
