— Знаете, как включать?

— Справлюсь, — улыбнулся Гордин, доставая из сумки флэшку, веб-камеру и наушники с микрофоном.

— Если что, я тут, за стенкой. Меня Валентиной зовут, — женщина ответно улыбнулась и задернула за собой шторку.

На то, чтобы все настроить и подключиться к Сети через частный защищенный сервер, у Гордина ушло минут двадцать. Но потеря времени была оправдана. Отследить его местоположение теперь было невозможно никакими способами.

Он поставил перед собой камеру и прицепил наушник. Еще через минуту увидел на мониторе нечеткое из-за плохой связи, но вполне различимое изображение своей Лены.

— Привет, а вот и я, — улыбнулся Сергей.

— Ой, Сережка, ты где? — Лена сразу непроизвольно перешла на шепот.

— Я… в надежном месте. Тут тихо. У тебя-то как?

— Ну, ничего, но… Тревожно мне, Сережа. Ты ничего не говоришь, я ничего не знаю. Так нельзя жить!

Гордин ободряюще улыбнулся.

— Потерпи, девочка, чуть-чуть осталось. Мне бы только продержаться, тихо посидеть и дождаться… недельки две или меньше.

— Ты говорил, кто-то нам паспорта сделает загранич…

— Тс-с! — Сергей приложил палец к губам. — Об этом ни слова. Нас, скорее всего, уже слушают.

Лена при этих словах отпрянула от монитора и невольно глянула по сторонам.

— Как слушают?! А зачем же ты мне звонишь?!

— На тебя хотел посмотреть — разве мало?

— Тебя же вычислят!

Гордин холодно усмехнулся.

— Не вычислят. Кишка у них тонка.

Неуловимый и невидимый глазу сигнал, один из многих, миновал тысячи километров через кабели связи, спутниковые каналы и серверные станции, пока не отобразился в виде простой диаграммы на мониторе в офисе проекта «Хиронекс».

Руководитель службы безопасности проекта, плечистый молодой человек с армейской выправкой, нажал кнопку вызова.

— Товарищ полковник, есть входящий сигнал.

— Понял тебя, Гоша, — ответил ему импозантный 55-летний мужчина с заметной родинкой на нижней губе. — Сейчас буду.

Полковник Чуров набросил пиджак и быстро спустился в узел связи. На двух мониторах он увидел лица обоих абонентов — Сергея и Лены. Их разговор был слышен всем через колонки.

— Ну, где он? — нетерпеливо спросил Чуров.

— Не могу сказать, — покачал головой оператор. — IP-адрес скрыт.

— Так раскройте!

— Это затруднительно, — оператор нервно усмехнулся. — Он использует защищенный прокси-сервер где-то в Нигерии.

— Где?! — Чуров захлопал глазами. — Какой сервер, какая Нигерия? Он что, хакер? Он гребаный санитар! Подключайте людей, шевелитесь! Гоша, чего стоишь?

Главный охранник растерянно развел руками.

— Для этого не нужно быть хакером, — нахмурился оператор. — Системы анонимного доступа может применять любой желающий.

— Ну, и почему вы не можете сломать эту чертову систему, если она доступна любому желающему? Вот же — мы его видим и слышим! Неужели так трудно установить, где он?

— Мы просто снимаем входящий сигнал с ее подключения, — оператор ткнул пальцем в монитор с Леной. — И пока это все, что мы можем. Простите, сигнал ушел! Они отключились.

Изображение на обоих мониторах исчезло. Чуров вполголоса чертыхнулся.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Вернее, плохо, очень плохо. А что с мобильными разговорами?

— Там все еще хуже, — покачал головой оператор. — Было всего три звонка, и все с разных номеров. Он даже трубки использует разные, чтобы мы не вычислили IMEI-код телефона.

— Так… — Чуров прошелся по узлу связи, тут же уперевшись в стену — комнатка была тесная. — Разговор записали хоть?

— Естественно. Но там треп один, ничего нового.

— Давайте прогоним разок. Может, ухватим ниточку.

Чуров присел у мониторов и, нацепив очки, очень внимательно прослушал разговор Сергея и Лены. Как и говорил оператор, ничего нового или полезного он не услышал.

— Ну-ка, перемотай на пять секунд, — заинтересовался вдруг Чуров. — Еще чуть… еще… Вот!

Запись остановилась на моменте, где Гордин чуть наклонил голову, и за его спиной стал виден фрагмент настенного календаря.

— Вот этот участок, — показал Чуров, — нужно увеличить.

— Увеличить-то можно, но толку… — усомнился оператор, но полковник прервал его.

— Делай!

Теперь уже все увидели — на календаре чернела расплывчатая надпись фломастером: «Жанна 8- 965-56…». Остальное разобрать не удавалось.

— Ну вот! — воскликнул Чуров. — Уже есть с чем работать! Шевелитесь, занимайтесь. О результатах доложите завтра.

Свой первый рабочий день Гордин начинал со смешанными чувствами. С одной стороны, ему было любопытно развеять скуку ожидания этой работой, пообщаться с людьми.

В то же время никакое общение в его планы не вписывалось. Нужно было только одно — сидеть максимально тихо и не высовываться.

В воротах больницы навстречу Гордину шагнул очень странный молодой человек. На нем была панама с грубо измалеванной звездой, в руках он держал кривое деревянное ружье. На вид ему было около двадцати лет.

— Стой! Не положено! — строго объявил он. — Документы!

Вход незнакомец перекрыл своим ружьем, как шлагбаумом. Сергей заглянул ему в глаза и убедился, что у парня явно не все дома.

— Да уйди ты! — Гордин попытался оттеснить его, но тот оказался неожиданно сильным.

— Не положено! Документы! Вертай назад!

Сергей подналег, отталкивая парня, но вдруг не удержался и сам упал прямо в пыль. В это же время из дверей больницы показалась Елизавета с тазиком стиранного белья.

— Данька! Черт глумной! А ну, отстань! — крикнула она и кинула в него мокрую тряпку.

— Не положено. Запрещено, — забурчал парень, но послушно, с виноватым видом ушел в глубь двора и тут же принялся искать шампиньоны под старыми кленами.

— Испугался? — рассмеялась Елизавета.

— Испугаешься тут… — пробормотал Гордин, отряхивая джинсы.

— Данька у нас герой! А вообще он смирный. Ходит, бродит, играется. Пока баба Нюра, мамашка его, жива, она ему сопли подтирает, да только надолго ли? Сама уже одной ногой на том свете, еле ползает. Хотя и не старая, пятьдесят пять годочков только справила.

— Можно ведь в интернат его сдать…

— Может, и сдадут, — вздохнула Елизавета. — Только баба Нюра не хочет. Она думает, его там обижать будут. Говорит: жить надо кровинка к кровинке, тогда хорошо. Если б он хоть помогал ей… Двадцать лет — толку нет. Мешок картошки донести не может, стоит столбом…

— А отец-то где? Умер?