ощипанные, а третьи даже зажаренные. Всех их обработали специальным составом против гниения. Комментарий Джонатана был таков:
— Vakitsiz oten horozun basini keserler.
— Петуху, кукарекающему не вовремя, отрежут голову? — Елена его понимала с полуслова.
— А после, — добавил он, —
Да, эти мертвые птицы непременно покроются плесенью. К ним приблизилась молодая женщина с подносом куриных ножек и перепелиных яиц.
— Куд-куд-кудах, — сказал он.
— Фу, — скривилась Елена.
— Так, может, двинем куда-нибудь, посидим за чашкой латте?
Таким образом нужда в выставке, как в предлоге для встречи, отпала, и это позволило им без промедления переместиться в кафе и завязать там оживленную беседу на темы, очень далекие от кур.
С того дня они часто встречались в городе. Общаясь с Джонатаном, Елена все лучше постигала себя. Этому процессу весьма способствовала проницательность собеседника, хотя, как часто бывает, каждое новое открытие порождало очередные загадки. А однажды за обедом в пакистанском ресторанчике она порывисто произнесла:
— Так и подмывает задать один вопрос, вот только боюсь, ты сочтешь это вторжением в личную жизнь.
— Не волнуйся, — ответил Джонатан, — обидеть меня ты попросту не в силах.
— Ну ладно, тогда чисто гипотетически. Тебе когда-нибудь приходила мысль заняться любовью с кем-нибудь моложе тебя?
— Ты спрашиваешь, способен ли я испытывать интерес к особе противоположного пола, которой лет намного меньше, чем мне? Или подразумевается некая моральная установка, не позволяющая заняться с этой особой сексом?
— Ну, не могу сказать точно. Может, и то, и другое.
— Елена, взрослому мужчине никогда не перестанут нравиться молодые женщины, по крайней мере пока у мужчины жив мозг. И мне не припомнить серьезного закона, запрещающего подобный интерес.
— А ты, когда до любви доходит, разве подчиняешься каким-то законам?
— Есть такой закон, персонально для меня предназначенный. Наверное, у него генетическая природа. На своем веку я способен влюбиться один-единственный раз. И когда найду свою женщину, все прочие перестанут меня интересовать.
— Вот даже как, — протянула Елена. — Должно быть, это очень везучая женщина.
— И я так считаю. Но, предположим, она даже не знает о моем существовании.
Елена рассмеялась.
— Шутишь!
— В этом случае я бы остался девственником. Который нынче год? Гм, я абсолютно уверен, что лишусь девственности в ближайшие сорок лет. Вероятно, ты тогда будешь в моем нынешнем возрасте. Наша Вселенная горазда на шутки. Ты, Елена, тоже создана для того, чтобы любить одного человека.
— Откуда ты знаешь?
— Я очень хорошо помню будущее.
Она снова рассмеялась.
— А ты забавный.
— И не только я. Забавна вся наша жизнь.
— Любопытная точка зрения.
— То же самое и с большинством трагедий — в основе своей они забавны, это и мешает им быть по- настоящему смешными.
— Так, значит, наша жизнь — трагедия?
— Елена, жизнь — это мать, вернее, матрешка всех трагедий. Раскрой самую большую куклу, и в ней обнаружится несколько драм, одна меньше другой. Вот что в конечном счете делает нашу жизнь забавной.
— Но ведь жизнь может быть и прекрасной трагедией.
Он кивнул:
— Если правильно ее истолковать.
— Ты прожил намного больше моего. И какова же твоя жизнь в правильном толковании?
— Все, что от меня зависело, я сделал.
— И доволен?
— Не жалуюсь. Да и какой смысл пенять на судьбу?
— Надеюсь, когда-нибудь и мне удастся правильно истолковать свою жизнь.
— Не сомневайся.
— Откуда такая уверенность?
Джонатан подмигнул.
— Побывал в будущем, подглядел.
Она, конечно, опять рассмеялась.
— Я тоже побываю в будущем. Вернусь и скажу, был ли ты прав.
Пришел черед улыбаться Джонатану.
— В этом нет необходимости. Я буду рядом, когда ты состаришься, и услышу твой вердикт.
— Любишь мечтать, как я погляжу.
— Разве не мечты формируют реальность?
— Похоже на штамп.
— Мечта — штука достаточно древняя, ей позволительно быть штампом. Да и время нынче такое: нелегко мечте казаться оригинальной.
— Всегда-то у тебя наготове ответ. Не даешь собеседнику шансов закончить разговор, оставив за собой последнее слово.
Но что это вдруг омрачило его взор? Уж не тень ли душевного страдания?
— Последнее слово… — вздохнул он. — Оно прозвучит в финале матери всех трагедий.
— То есть по-настоящему это может случиться лишь один раз?
— Одного раза больше чем достаточно. Ведь он содержит в себе все остальные трагедии.
— Кажется, понимаю.
— Нет, пока еще не понимаешь. Но с этим спешить не следует.
— Допустим, — с лукавством произнесла она, — ты опять прав.
— Правота не всегда означает удовольствие.
— А заняться любовью со мной, — дерзко спросила Елена, — можно лишь при условии, что это будет удовольствием?
— Неизбежностью, вот самое подходящее слово.
Сильного обоюдного влечения Елена, разумеется, не исключала. Но чтобы их любовь стала неизбежной…
Время текло, как ему и свойственно, и то, чему надлежало произойти, рано или поздно происходило. Или не происходило. В этом времени оно произошло.
Елена с Джонатаном побывали во многих экзотических ресторанах, а однажды вечером впервые оказались у Джонатана в квартире. Он пообещал заткнуть за пояс все эти заморские кухни, по крайней мере попытаться. Над столом излучали мягкий свет две высокие свечи. Блюда, как и говорил Джонатан, получились изысканными. Едва ли можно воздать кулинару достойную хвалу, описывая эти кушанья, ведь читательские вкусы не обязательно совпадают со вкусами героев и авторов рассказа. Однако мы не удержимся от соблазна упомянуть морских ежей с листьями зеленого салата, поскольку ежи эти смахивали на коричневые губы, а пахли, как океанский берег в час отлива.
Джонатан сидел напротив и пристально смотрел на Елену, и было в его взгляде нечто особенное, только-только начавшее проявляться. Счастье? Или, может быть, меланхолия? Или свет был слишком слаб,
