– У вас есть враги? Я имею в виду серьезных врагов, не выдуманных, то есть таких, что способны на крайности.
– У кого их нет?
Вопрос прозвучал философски. Нам с Джеком он не понравился.
– Большинство людей, мистер Беллингер, все-таки умудряются прожить жизнь без того, чтобы у них взлетали сейфы на воздух.
– Ну, я всегда относился к меньшинству, – ухмыльнулся старик. – Я одинок и провожу дни в уединении. Я здесь укрылся для того, чтобы уберечься от газетчиков, сыщиков, нищих, хамов, а может и от того, что сегодня случилось. Не знаю, какой вариант кажется вам более реальным, выбирайте любой. Но должен заявить: я не люблю гостей. За последние десять лет вы первые, кто ступает на мою землю.
– А мистер Ламби?
– Мистер Ламби не гость. Он на меня работает.
– Работал, – напомнил Джек.
– Работал…
– Вы хорошо его знали, мистер Беллингер? Вы были уверены в нем?
Беллингер задумался. В его глазах промелькнула тень озабоченности. Ему явно не хотелось связывать смерть мистера Ламби с чем-то, о чем знал только он.
Бедняга Ламби…
Вслух Беллингер сказал:
– Мистеру Ламби просто не повезло.
– Что вы имеете в виду?
Беллингер неопределенно пожал плечами. Он явно пришел к какому-то своему выводу, и этот вывод его успокоил. По крайней мере, выглядел он успокоенным. У него пропала рукопись, у него был разрушен кабинет, у него убило литературного агента, а выглядел он успокоенным.
Я взглянул на Джека и он понял меня:
– Оставить вам охрану, мистер Беллингер?
– Зачем? Чтобы ваши люди слонялись по саду и нарушали гармонию?
– Гармонию? – не понял Берримен.
– Ну да, – старик ухмыльнулся. Похоже, он действительно не любил полицейских. – Терпеть не могу чужих людей.
– Опасно оставаться одному, – предупредил Берримен.
– Я не один. У меня есть садовник. – Беллингер взглянул на меня. – Не в меру прыткий, это мне даже нравится. Думаю, ничего особенного нам не грозит.
– Ничего особенного?
– Вот именно.
Прихрамывая, волоча левую ногу, я спустился с веранды и проводил «полицейских». Уже у ворот, когда я возился с запорами, Берримен шепнул: будь настороже, Эл, они вернутся. Похоже, рукопись они получили, но им надо проверить, как чувствует себя старик. Он, Берримен, почти уверен: взрывчатка предназначалась для старика.
Будь осторожен, Эл.
Берримен повторил это несколько раз.
Будь осторожен, Эл. Шеф и доктор Хэссоп считают, что визит будет повторен.
Берримен ухмыльнулся.
Его инструкции касались не только таких общих тем. Помни, шепнул он, это не главное. Шеф и доктор Хэссоп просили напомнить: им нужен живой свидетель. Живой! Ясно, Эл? Что бы тут ни происходило, пусть даже на тебя выйдет целый батальон алхимиков, одного ты должен захватить живым.
– Боюсь, вам опасно здесь оставаться.
– Это мой дом, Айрон. Почему я должен кого-то бояться?
Он так и не воспользовался виски и льдом, принесенным мною из холодильника.
– Вы умеете стрелять?
Старик неопределенно хмыкнул.
– Ваш «Вальтер» уцелел. – Я выложил на стол обшарпанный пистолет. – Я нашел его на полу в кабинете. Не думаю, что вам придется стрелять, но лучше пусть пистолет будет у вас под рукой. Ну, а если стрелять все же придется, бог с ним, палите куда угодно, только не в меня.
– А ты, выходит, умеешь стрелять, Айрон?
– Я служил в армии.
Беллингер хмыкнул.
Впрочем, он недолго интересовался мною. Какие-то мысли его все же тревожили, он задумался.
Мне тоже было над чем подумать.
От кого он на самом деле прячется? Кого может интересовать его рукопись? Я, понятно, имел в виду не какие-то литературоведческие аспекты. И если роман для кого-то представляет столь повышенный интерес, почему Беллингер так мало тронут его потерей? У него есть другие экземпляры? Или он сам хотел, чтобы рукопись украли?
Черт побери, сказал я себе.
Я ничего себе не объяснил. Напротив, возникли некоторые другие вопросы. Скажем, а кому действительно так срочно могла понадобиться рукопись? И для чего? Появление мистера Ламби ускорило акцию или Ламби тут ни при чем? Беллингер собирался публиковать рукопись. Сам роман или комментарий к нему действительно могли вызвать шум? Мистер Ламби собирался переправить старика в другое место? Ну да, уютное, тихое. Есть горы, есть озеро. Это я помнил. Значит, именно Беллингеру угрожала неведомая опасность, и прятался он тут вовсе не от газетчиков.
Поведение старика ставило меня в тупик.
Он ни разу не поднялся в изуродованный взрывом кабинет, он не проводил к машине тело своего литературного агента, он, как всегда, полулежал в своем низком кресле и рассеянно следил за порханием пестрых бабочек, вдруг поналетевших в сад.
Бабочки взлетали, трепеща крылышками, садились на белоснежные цветы неясных лун, раскачивались на розовых веточках. Солнце лениво играло в колеблющейся листве, может поэтому на лице Беллингера то появлялась, то исчезала странная, как бы его самого удивляющая улыбка, может, поэтому в его глазах время от времени проскальзывало такое же странное удовлетворение.
В воздухе, на мой взгляд, попахивало Гренландией, но старику было наплевать.
Машины давно ушли. На тайных постах люди Берримена вновь слушали нас. День катился к вечеру.
– Откровенно говоря, – заметил я, – никак не думал, мистер Беллингер, что служба у вас окажется столь хлопотной.
– Для садовника ты выражаешься красиво. Даже слишком красиво, а, Айрон?
Беллингер вдруг подмигнул мне.
Я не ошибся.
Он действительно подмигнул, так, будто нас связывало что-то, известное только нам двоим.
Не работает ли он на доктора Хэссопа?
Да нет, конечно, остановил я себя. Кто согласится ради некоей неизвестной цели отдать десять лет жизни? Кто согласится ради некоей неизвестной цели десять лет служить приманкой, понимая, что приманку эту могут заглотить в любой момент?
А если цель известна?
Я еще раз взглянул на старика, но его лицо уже закаменело. Это был прежний Беллингер. Он уже не видел меня. Он никого уже не хотел видеть.
