невидимым. Тем не менее понять, где он проходит, было нетрудно. Кравитц хорошо помнил те первые дни, когда вокруг Барьера был воздвигнут еще один периметр из заграждений и кордонов и сотни парней в униформе следили за тем, чтобы любопытные туристы не подходили слишком близко. В то время фотографии маленького городка в Северных Альпах не сходили со страниц газет, и всякий считал своим долгом высказаться о сущности События и о том, какие последствия оно может иметь для человечества. Множество смельчаков клялись, что измыслили надежный способ проникнуть за Барьер. Однако все они ошибались, и никому до сих пор не удалось разгадать хотя бы физический механизм События, не говоря уже о его причинах и значении. Единственным ощутимым результатом этих попыток были упавший вертолет и несколько обезображенных трупов. Исследования ни на шаг не приблизили людей к пониманию того, что на самом деле произошло в Нидерларе в ночь на 23 декабря 2012 года.

Когда Кравитц впервые услышал о Событии, журналистская истерика была в самом разгаре. 21 декабря он улетел в Бостон на интернациональную конференцию по планетологии. Конечно, он мог отказаться от участия в конференции и даже, наверное, должен был, поскольку испытания еще шли полным ходом, но ему очень хотелось увидеться со старым другом — профессором Сергеем Комаровым, который был в списке приглашенных.

Друзья одинаково не доверяли средствам связи — и телефонный звонок, и электронное письмо можно легко перехватить. А у них имелась тема для разговора, в которую они не хотели посвящать посторонних.

Участники конференции с интересом выслушали реферат Кравитца о работе немецких ученых в проекте ANSMET (The Antarctic Search for Meteorites Program). А вечером двое ученых собрались на «военный совет» в номере отеля. К сожалению, им было нечем похвастать друг перед другом: исследования обоих не принесли существенных результатов. Однако их по-прежнему согревали смутные надежды и бутылка «Столичной», которую привез Комаров. Наутро Кравитц проснулся со страшным похмельем и едва не опоздал в аэропорт. В самолете он попросил у стюардессы таблетку снотворного и уже начал проваливаться сон, но тут бросил мимолетный взгляд на монитор. На всю жизнь он запомнил надпись на красном фоне: «Авария ядерного реактора в Исследовательском институте. В Нидерларе введен карантин». Потом по экрану поплыли знакомые пейзажи — городские улицы, церковь, ратуша, корпуса института, вид города с высоты птичьего полета. «Какой ядерный реактор? — удивился Кравитц. — В институте отродясь не было ничего подобного!» Он потянулся к карману за мобильником, но тут же вспомнил, что разговаривать во время полета запрещено. «Как только приземлимся, надо тотчас же позвонить Мириам и выяснить, что это за шутки…»

Позже он не раз спрашивал себя, как удалось ему так долго оставаться столь безмятежным? Почему у него не возникало никаких подозрений? Разумеется, все это были вопросы без ответов. Кравитц с завистью вспоминал свое прежнее, такое наивное «я». Но смог бы он сделать что-нибудь, будь у него второй шанс? Окажись он каким-то чудом снова в 2012 году со всеми своими теперешними знаниями и опытом? Честным ответом было бы: вряд ли.

Дорога вела через лес, и Кравитц включил фары. Яркий белый свет разогнал тени и заставил искриться снег на лапах вековых елей. Кравитц любовался этой рождественской картиной вот уже восемь лет. В этом году, как и обычно, дни перед Рождеством выдались холодными и снежными. Казалось, у погоды есть свой ритуал, подобный тому, какой Кравитц придумал для себя. Столь же бессмысленный. Физик сам не мог понять, что год за годом приводит его в Нидерлар. Взрослые наряжают елки на Рождество, чтобы на несколько часов вернуться в детство. А он едет сюда, чтобы вернуться в прошлое. Домой, хотя дом для него недоступен.

Когда машина вынырнула из волшебного леса, Кравитц увидел город, лежащий в долине. Казалось, здесь тоже ничего не изменилось с 2012 года, но ученый хорошо знал, как ошибочно это представление. Городок в нижнем течении Аарнау с каждым годом терял обитателей. Они уезжали, покидали свои дома, свою прежнюю жизнь. Поток туристов схлынул, новенькие мотели и гостиницы, построенные на пике популярности, теперь стояли пустыми и заколоченными. Но дело было не только в этом. Кравитц подозревал, что жителей заставляет уезжать так называемый синдром Робинзона — одно из таинственных последствий таинственного События. Так это было или нет, но местные не очень-то любили распространяться о причинах массового исхода, особенно в разговорах с чужаками. А он теперь был здесь чужаком. Может быть, он всегда им был, несмотря на годы, прожитые в городе. Для местных старожилов, все, кто приехал из большого мира, всегда оставались гостями — более или менее желанными. Институт был построен в семидесятые годы прошлого столетия и очень быстро завоевал себе репутацию в научном мире, так что все молодые физики Германии стремились попасть сюда. Кравитц был одним из счастливчиков. Параллельно со строительством синхротрона возводились и дома для молодых ученых, каждый — на одну семью. Вскоре они встали на границе институтского городка стройными рядами, похожие друг на друга как две капли воды.

Через годы после События господин Долдингер, владелец «Льва», сказал Кравитцу: «Что-то такое должно было случиться. Мы этого давно ждали. Почитай с самого начала. Просто чудо, что эти ученые не прихватили с собой половину города». Он не знал, что Кравитц сам был из «этих ученых», думал, что перед ним один из приезжих. Обитателей научного городка редко помнили в лицо.

На окраинах города запустение было особенно ощутимо — темные здания мотелей и жилых домов, сплошь занесенные снегом, щиты на окнах, ржавеющие остовы машин. Многие мусорные контейнеры были перевернуты, ветер гонял над дорогой листки бумаги, сорванные с заборов. Печальное свидетельство рухнувших надежд инженеров и бизнесменов, которые хотели подняться на строительном буме в Нидерларе. Ажиотаж оказался кратковременным — он, скорее, истощил силы города, чем принес кому-то прибыль.

Ближе к центру город выглядел более обыденно — на улицах горели фонари, окна и витрины были освещены. Начали попадаться пешеходы и машины. Правда, тех и других Кравитц мог буквально пересчитать по пальцам. И только здание ратуши на главной площади выглядело в точности как в старые добрые времена. Рядом с ним располагался «Золотой лев» — самая дорогая и комфортабельная гостиница в городе. Из окон холла лился золотой свет, фонарь над дверью качался под ветром, играя бликами на двух бронзовых статуях львов, стоявших справа и слева от входа. Кравитц зарулил на стоянку и припарковался рядом с синим внедорожником, на дверце которого можно было различить логотип UNSCET.

«Опять этот Вильямс здесь, — раздраженно подумал физик. — Все ему неймется…»

Профессор Вильямс руководил международной наблюдательной группой, с ходом лет постепенно превращавшейся в мощную и отлично финансируемую компанию, занятую переливанием из пустого в порожнее. Как Вильямсу удалось до сих пор удержаться на плаву, оставалось для Кравитца загадкой. Было очевидно, что Событие современной науке пока не по зубам. Разумеется, рано или поздно прорыв произойдет, и движущие механизмы явления станут ясны, но сидеть в Нидерларе и ждать, пока на чью-то голову свалится пресловутое Ньютоново яблоко, бессмысленно. Они выложились здесь полностью еще в первые годы. Сейчас необходимо искать обходные пути — так всегда поступали люди науки, когда проблему не удавалось взять с наскока. Поэтому, будь он на месте Вильямса, то украшал бы сейчас елку у себя дома.

«Может быть, он это делает, чтобы казаться самому себе более значимым», — предположил Кравитц.

Он вылез из машины, достал из багажника сумку, захлопнул дверцу и направился к крыльцу гостиницы. Сумка была та же, что и восемь лет назад, и внутри лежали те же вещи. Даже это было частью ритуала.

— Добро пожаловать, господин профессор. По вам можно часы сверять, — поприветствовал его охранник, не выходя из своей будки.

Кравитц печально усмехнулся — наконец его стали узнавать в лицо в Нидерларе.

Кроме него в холле находились двое: Вильямс и его спутник — молодой азиат, то ли японец, то ли кореец. Они сидели в глубине зала за маленьким столиком и о чем-то беседовали.

Завидев Кравитца, Вильямс воскликнул:

— Ваше здоровье! — И поднял бокал с пивом.

Молодой человек пил чай. Он вежливо улыбнулся и кивнул Кравитцу.

— Номер тридцать два, как всегда? — спросил портье.