— Ей будет приятно узнать.

Теперь кивнула Эйлис.

— Не хотите зайти?

Оба в унисон качнули головами.

— Пожалуйста, — шепнула Эйлис. — Передайте ей, что она может прийти в гости. Ведь девочка должна иногда куда-нибудь ходить.

Один из серебристых оленей — олененок — подошел, чтобы стать у забора с нашей стороны и, прядая металлическими ушами, посмотреть на двух роботов.

Роберто глядел оценивающе и молча, но Руби протянула зверьку серебристый палец, и, не будь она роботом, я бы сказал, что она им восхитилась. Она даже улыбнулась.

— Девочке хотелось бы посмотреть на оленей, верно?

— Не знаю, — ответил Роберто.

Эйлис положила мне руку на плечо.

— Вы Рождество празднуете? Она подарки получит?

Тут заговорила Руби — впервые. Голос у нее был шелковистый, с естественными человеческими интонациями:

— Конечно, получит.

— От кого? — спросила Эйлис.

— Каролина приказывает нам вернуться, — сказал Роберто.

Значит, она могла общаться с ними даже на расстоянии. Я посмотрел в сторону их дома, но в окнах ничего не разглядел. Возможно, хозяйка могла видеть их глазами, как мы видели ее через Франкенбота.

— Приходите, когда хотите, пожалуйста, — пригласил я. — И Каролина тоже, если пожелает. Мы ее не обидим.

Роботы ушли, а мы вернулись в дом успокаивать Бэра.

На следующее утро Эйлис уехала рано, так что я один повел Бэра на полуденную прогулку — под дождем со штормовым ветром, который почти горизонтально гнал мелкие капли. Каролина впервые помахала мне в ответ.

Эйлис вернулась только перед самой нашей вечерней вахтой. С собой она привезла иглу, нитки и огромный мохнатый сверток. Присмотревшись внимательнее, я умудрился угадать в нем пушистую игрушечную собаку. Пока за окном темнело, Эйлис пришила зверьку глаза.

— Тебе надо это видеть, — позвала она, когда я включил свет. Обрезав нитку, она поднесла существо к свету.

Создание было мохнатее Бэра и пошире его, но определенно из собачьих.

— Синди помогла мне ее сшить.

Так звали подругу Эйлис, которая увлекалась шитьем из лоскутков и имела швейную машину.

— Для Каролины?

— На Рождество.

Ночь игрушечный песик провел на кухне. Эйлис отнесла наверх две чашки чаю, и мы сидели бок о бок, смотрели поверх Франкенбота и гладили Бэра. Эйлис была прекрасной, как в тот день, когда мы тут поселились, возможно, даже красивее из-за непреклонной решимости на лице. Она твердо намеревалась так или иначе завоевать эту потерянную девочку. Я обнял подругу, прошептал: «Люблю тебя», чувствуя ее дыхание и биение сердца, запах чая и мокрой собаки, и всего, что делало наш дом домом.

Утром перед работой Эйлис упаковала песика в веселенький красный с зеленым пакет. Когда мы отправились на дневную прогулку, пакет она прихватила с собой. Было холодно и ясно, дыхание вырывалось паром изо рта. Мы остановились полюбоваться тремя серебряными оленями, пасущимися у края опушки, а белка стрекотала им с ветки. Когда мы свернули с подъездной дорожки на шоссе, наши ноги вдруг словно прилипли к асфальту. Даже Бэр застыл и зарычал низко.

Я подумал, не зарычать ли и мне тоже, но решил, что лучше не надо.

У крыльца дома Каролины опять стоял длинный черный автомобиль. Объявились ее родители? Она уезжает? От этой мысли мне стало одновременно счастливо и грустно. Лимузин, наверное, едва успел подъехать, от капота в холодный воздух еще поднимался парок — и, наверное, сделал большой крюк по задам, так как мимо нас не проезжал.

Дверь открылась, и со стороны водителя вышла сутулая старуха. Поднявшись на крыльцо, она выжидательно посмотрела на дверь. Все три робоохранника вились у ее ног, ластились как кошки. Синхронно открылись остальные дверцы, и разом из машины вышли три поблескивающих робота. Я опознал их: они были из того же каталога, по которому я купил оленей, с той же «невероятно гладкой кожей, созданной из миллиона миллионов наносуществ». Всех их рекламировали как последнее достижение в области наноматериалов для роботехники.

Входная дверь отворилась, и вышли Руби, Роберто и садовый робот, на фоне новых они явно проигрывали. Новые сияли как солнце.

Роберто, Руби и садовница казались печальными. Я подумал про оленей, которые выглядели счастливыми, пусть даже не были ни счастливыми, ни грустными, и напомнил себе, что чувствовать роботы уж никак не могут. Я, наверное, навоображал себе всякого, и глупо, что мне вдруг захотелось узнать, как зовут садовую роботицу с серебряными ножницами и красным ведерком.

Следом за роботами плелась Каролина. И выражение ее лица заставило меня шагнуть к самой границе участка. Глаза девочки покраснели от слез. За месяцы наших за ней наблюдений она никогда не плакала. Она была крепкой.

Три новых робота стояли в сторонке. Ждали. Блестели. Вся одежда на них была новой.

Три старых робота скользнули на сиденья большой машины, плавные как вода, шелковые как серебро, — движение одновременно простое и бесповоротное.

Каролина закрыла лицо руками.

Эйлис слабо охнула от боли, такой глубокой, что заставила меня сделать еще шаг — за границу и туда, где старуха стояла рядом с Каролиной, наблюдая за ней, но ее не касаясь. Со мной был Бэр, и я натягивал поводок на случай, если робоохранники отвлекутся от старухи. Эйлис повернулась ко мне: лицо у нее было такое же потрясенное, как у Каролины. Я не понимал, что происходит, кроме очевидного: эта старуха забирает у Каролины семью и дает ей получше, поновее.

У самой старухи в глазах сверкала сталь, человеческая сталь. Выглядела она, по меньшей мере, на семьдесят, чуть сморщенная и сгобленная. Но никак не хрупкая. Мне не следовало бы удивляться, когда она произнесла:

— Здравствуйте, Эйлис и Пол.

Я оглянулся на Каролину и увидел, что она стоит у дверцы, за которой исчез Роберто, смотрит на нас и одновременно цепляется за ручку. Дверь, казалось, была заперта.

Оборачиваясь к старухе, я постарался совладать с яростью:

— А вы кто?

— Джилли.

Это имя я уже слышал. В первый же день, когда мы пришли сюда.

— Вы глава службы безопасности Каролины?

— И можете заодно рассказать, где ее родители? — прошипела из-за моего плеча Эйлис. — И почему ее оставили совсем одну. — Ее голос взмыл так, что я одновременно поморщился и испытал прилив гордости. — И почему ей нельзя уехать? Нельзя приласкать собаку? — Она опустила глаза на Бэра, который переводил взгляд с Джилли на свою явно расстроенную хозяйку, точно пытался решить, кто требует большего внимания. — Почему ей нельзя прийти посмотреть на наших оленей, нельзя даже есть мое печенье?

Старуху вспышка Эйлис как будто смутила.

Глаза Каролины расширились, но она промолчала. Страх в них был сильнее, чем когда-либо. Только на сей раз она смотрела не на меня. Бедный ребенок.

Сделав глубокий вдох, я внес свою лепту: