Шредер, и если хотите знать, Маккензи — девичья фамилия моей матери. Впрочем, мою погибшую подругу действительно звали Эми, и по вполне понятным причинам я сейчас чувствую с ней некую близость…
Теперь расскажу предысторию. С учетом того, что в четырехстах метрах от нас уже есть книжный магазин, а на той же улице находится «Барнс энд Ноубл»[1], не говоря уже о громадине «Амазона», «приходящего в твой район», Листательница должна была вертеться, чтобы удерживать нас на плаву. Для сохранения своего бизнеса она решила избрать тактику многозадачности.
Например.
Деньги в этом городе можно заработать на нескольких видах товаров, в частности на продаже кофе. Соседний магазин проталкивает «Александрийский кофе», который является, по мнению нашей начальницы, попыткой вернуть продукт, производство которого свернул «Старбакс»[2] — что, в общем, не так уж и плохо, с учетом того, что «Барнс энд Ноубл» предлагает «Старбакс» под его собственным именем. В общем, Листательница нашла человека, который отыскал другого человека, и тот поставляет ей действительно качественный товар. Мы варим потрясающий эспрессо в обычной кофеварке, и, хотя он стоит недешево, чашка нашего напитка все равно дешевле того, что предлагает «Старбакс». А если вы доплатите десять-двадцать центов, мы нальем вам настоящий ямайский кофе.
…Если я когда-нибудь все же запишу свой рассказ и решу отправить его в журнал, эту часть определенно надо будет отредактировать. Каждый, кто прочтет это и знает наш магазин или хотя бы просто заглянет внутрь и увидит доску с нашим меню, скажет: «Ага!» — и начнет тут же искать меня. Ненавижу такое внимание. Также я дважды подумаю, прежде чем хвастаться домашними чизкейками с пеканом и лучшими в мире слоеными пирожными. Хотя стоит, возможно, упомянуть другие наши товары: каждый книжный магазин из тех, что еще барахтаются, занимается чем-то подобным. Хотите отгадать, к чему это я? Поздно, долго собирались…
Еще Листательница использует то, что она называет «социальными приманками». Каждый месяц у нас проводятся выставки, а по пятницам играет живая музыка. Иногда выступают всякие юмористы. К тому же наши диваны и кресла в специально отведенные вечера заполняют члены трех полуформальных книжных клубов. «Гильдия фэнтези», нерегулярные посетители с Бейкер-стрит и, наконец, «Литературные львы», среди которых есть два публикующихся автора.
…Думаю, «Львы» — на самом деле, увы, называющиеся «Книжные черви» — заразили меня своей тягой к писательству, черт бы побрал косые взгляды их красных глаз. До сего момента я этого даже не осознавала. Раньше мы содержали еще и «Ладьи» — шахматный клуб, но он приносил слишком мало дохода, чтобы работать ради него допоздна. Вот почему «Ладьи» собираются теперь в основном в моем доме. Вернее, собирались. Похоже, им понадобится новое место…
Существует и еще один неофициальный клуб. Каждое утро, примерно с девяти до двенадцати, к нам приходят завсегдатаи. Конечно, в эти часы появляются и толпы нерегулярных посетителей (не тех, которые с Бейкер-стрит) — некоторые из них даже посещают нас неделю-другую, но после всегда исчезают, словно смытые неким невидимым отливом. Наша великолепная пятерка, в отличие от них, всегда восседает по утрам на своих диванах. Все они, как правило, приходят в магазин пешком и никогда не начинают очередную дискуссию до тех пор, пока все пятеро не рассядутся по местам и не запасутся кофе с конфетами. Познакомившись благодаря «Листателю», они сформировали своего рода клику, с легкостью предоставляющую временные визы всем, кто пожелает присоединиться к сессии их утренней болтовни. Однако полным членством может похвастаться лишь их группа. Мы с Листательницей являемся почетными членами в те минуты, когда не слишком заняты.
Одна из причин, по которым мы с Полом, работающим на полставки, все еще приходим сюда, заключается в том, что наши завсегдатаи — страстные любители кофе, и каждый из них проглатывает одну-две чашки нашего лучшего варева в час. Да-да, вы не ослышались. Профессор Джей, например, поглощает перед обедом пять чашек каждый день — а работаем мы шесть дней в неделю. Этим, по-моему, объясняются и его энергия, бьющая через край, и странное чувство юмора. Примерно в одиннадцать моя начальница обычно шепчет: «Эми, пора их разгонять».
Даже когда я не могу поучаствовать в дискуссиях, их все равно стоит послушать. Возможно, кофеин здорово влияет на мозговые клетки, но наши «пять клиентов» (как называет их Пол) — самые умные люди, которых я когда-либо встречала. При этом они же высказывают самые чудные идеи, которые я когда-либо слышала.
Похоже, пора их представить — и кстати, извините за фальшивые имена.
Тара всегда сидит на зеленом диване, возможно, из-за того, что он подходит под цвет ее глаз. Она блондинка сорока с чем-то лет, достаточно плотная, чтобы рядом с ней я казалась тощей, и у нее весьма изысканные манеры. Если бы она сбросила килограммов двадцать, она могла бы… нет, я не хочу заходить так далеко. Не желаю становиться в ряды круглолицых девиц, с прищуром изучающих других полных людей. В общем, у нее весьма привлекательный голос с шотландским акцентом, напоминающим мне о моей маме, вот только мама говорит, скорее, как Шрек. Тара носит с собой костыли, но редко когда ими пользуется. Она профессор морской биологии в творческом отпуске.
Серж — то есть Сергей — ближе к пятидесяти, чем к сорока. Он худ и выглядит выше, чем есть на самом деле, но при этом не кажется изможденным. Очень спокойный, лицо его уже покрылось небольшими морщинками от десятков вежливых улыбок. В волосах заметна седина, зато они не выпадают. Библиотекарь на пенсии — этот куда серьезнее, чем вы подумали, потому что на вывеске его библиотеки красовались слова «…Конгресса США».
Если говорить о лице, то профессор Джей — тот же Серж, только лет на десять моложе. Он ниже и не отличается таким безграничным спокойствием. Не думаю, что видела еще у кого-то такие же ярко-голубые глаза. Он почти отошел от дел, но только в своей преподавательской деятельности. Джей появляется еще и на сборищах «Львов». Из всех наших литературных гигантов он публикуется меньше всех, и его работы не имеют ничего общего с беллетристикой. Он пишет археологические труды.
Дасти — новенькая в нашем клубе, и я так и не выяснила, почему ей не нужно по утрам находиться где-то еще. Ей около тридцати, и я бы охарактеризовала ее как полуготку, хотя подозреваю, что многие уже успели забыть, что означает слово «гот» в смысле моды. В общем, черная подводка для глаз, черные волосы и черные ногти. Глаза темны настолько, что не видно зрачков, а на бровях столько туши, что и сами глаза не очень-то разглядишь. Однако в одежде она предпочитает яркие цвета и любит демонстрировать свои красивые загорелые ноги. Про таких людей Листательница говорит, что они «имеют на это право».
Наконец, вот и старый добрый доктор Эйбрахам. Шестьдесят, плюс-минус пять лет, достаточно высокий, чтобы быть профессиональным баскетболистом. У него курчавые седые волосы и настолько светлая кожа, что он может показаться европейцем. Из всех завсегдатаев он выдает больше всего слов в минуту — причем с солидным отрывом от остальных. Доктор наук по физике и информатике, самый ботанистый из всех «ботаников» — впрочем, его исследования приносят хорошую прибыль. Наукой он занимается, как правило, после полудня. Британец. Женат.
Если вам кажется, что я уделяю Эйбу больше внимания, чем остальным, то это потому, что он единственный завсегдатай, с которым я встречаюсь вне магазина. Он один из «Ладей», такой же, как и я, фанат шахмат, и мы с ним частенько устраиваем закрытые матчи. Он настолько хорош, что мне даже приходится немного попотеть, чтобы его одолеть. Надо сказать, что несколько раз он меня даже обыграл — когда я замечталась. Пока что это только три поражения из ста девяноста партий, так что можете сами судить, кто тут кого отпешит.
…Неплохо, а? «Отпешит» от слова «пешка». Или эта игра слов сложновата для восприятия?…
Пять месяцев назад Эйб бурно восторгался каким-то устройством, которое они изготовили в своей лаборатории. Иногда он называл его ДГГ, иногда «портативным детектором гравитационных гармоник». Целыми неделями он только и делал, что трещал об этом — и на утренних собраниях, и на наших вечерних матчах. Впрочем, если бы он говорил на языке урду[3], я поняла бы из его слов ровно столько же. Он выдавал предельно ясные предложения, например: «ДГГ используют поляризацию микроволновых лучей для того, чтобы регулировать инферометр». Понимаете, о чем я? Наконец, я спросила его, для чего нужна эта штука. Он уставился на меня с изумлением, пораженный тем, что кто-то мог упустить столь очевидный факт. Потом фыркнул:
— Как?! Для того чтобы обнаруживать неуловимое — от искажений пространства-времени до волн де
