майке, в спортивных штанах, колени пузырями, в старых сандалиях. В столицах, по-моему, таких типажей уже не осталось, там даже беспризорники мутировали. А у нас — полно. И он боялся. Похоже, даже не меня.

— Ну ладно, пока, — сказал я, повернулся и ушел. За спиной я услышал тихий топот сандалий. Он убегал.

Хорошенький сюжетец! Какое, в конце концов, мне дело до них? Я никогда не лез в чужую личную жизнь и в свою лезть не позволял.

Но оказалось, что это никакое не «в конце концов», а, наоборот, самое начало.

На следующий день… Ну, во-первых, на следующий день я разругался с шефом. Именно из-за той статьи о пожарах. Дернул меня черт провести параллель с пожарами, точнее с поджогами, в американских городах. Там, как известно, в трущобах жители поджигают дома, чтобы не платить за жилье. У нас же, похоже, власти выжигают ветхий фонд, чтобы возвести на его месте элитные хоромы. С шефом была истерика, он вопил, что из-за таких утверждений мы разоримся на штрафах, особенно перед выборами… И опять помянул Шехонского, сказал, что я содрал идею у него. Тут Сколотова, наша системщица, которая обычно в наши с А.И. разборки не вмешивается, выглянула из-за компьютера и каменным голосом сообщила, что тогда уж идею с поджогом содрал у Шехонского не я, а мэр. Тут шеф переключился на Сколотову, но на нее не больно поорешь — она всегда может напомнить, что программист в наше время без работы не останется, а вот гуманитарий предпенсионного возраста, как А.И., легко. К рассказываемой здесь истории это не имеет никакого отношения, однако тогда настроение было подпорчено основательно.

Сопя от бессмысленной ярости, я брел по улице, подозревая в каждом прохожем личного недоброжелателя. Понятно, что в таком настроении я невольно ускорял шаг и на углу догнал Женю. Почему-то ее вид был мне приятен. Она тащила большую сумку, из которой торчал угол бумажного пакета.

— Помочь? — спросил я без предисловий и взял у нее сумку, так что она кивнула, когда сумка была уже у меня в руках. — Ты откуда?

— Белье брала из прачечной… Горячей воды ведь опять нет. А ты не на работе?

— Ну… — мне не хотелось говорить на эту тему. — Ты ведь тоже не на работе.

— Я в отпуске.

— Что ж не уедешь никуда от этой духоты?

— За родителями надо присматривать… — А на эту тему явно не хотелось говорить ей.

Я спросил о другом:

— Кстати, где ты сейчас работаешь?

— В Балабановской библиотеке.

— Ну и как?

— Ничего…

Мы уже почти дошли до нашего дома, когда я услышал знакомый топоток. Я обернулся, и Лёшка от неожиданности остановился. Он смотрел на Женю и, видимо, хотел что-то сказать. Я кивнул ему. Он густо покраснел, ковырнул сандалией асфальт и сорвался с места, спрятавшись за табачный киоск.

— Что это с ним? — удивилась Женя.

— Это я вчера его напугал.

— Каким образом?

— Заговорил с ним о вашей знакомой… ну, такая высокая, с нерусским именем.

— Рихеза?

— Да. Она что, немка?

— Нет, просто имя такое… — Она замолчала. Нет, она не была напугана. Она размышляла. — Знаешь, лучше не надо его о ней спрашивать. Лёша — мальчик несколько… заброшенный, никого у него нет…

— Это ты к чему?

— Дети ведь любят сочинять разное… Хотя он хороший мальчик, умный…

— К тебе в библиотеку ходит.

— Нет, он читать пока еще не очень любит, предпочитает, чтоб ему рассказывали.

— Нынешние дети вообще не слишком много читают.

— Это потому что у них есть компьютерные игрушки, видео. А если читают, то специальную литературу, что-нибудь техническое или по экономике. А Лёшке ничего такого взять негде.

Мы вошли во двор. Пора было прощаться. И я не находил, что еще сказать.

— Значит, работа в общем тебя устраивает?

— Работа как работа. — Она пожала плечами.

— А Рихеза… Она чем занимается?

— Рихеза? — Женя взяла у меня сумку. — Как тебе сказать… Уже у самого подъезда добавила: — Она нездешняя.

В тот день — точнее, шло уже к вечеру — меня впервые отпустила головная боль, изводившая весь месяц. Вероятно, я просто отвлекся. Но, несомненно, свою роль в том, что я почувствовал себя лучше и даже забыл о сваре с шефом, сыграла эта странная троица — Женя, мальчик и личность с непонятным именем и пока что не имеющая лица. Почему-то они представлялись мне все одновременно. Хотя поговорить я мог только с Женей. Я мог поговорить с ней в любое время. И это оставляло сознание удовлетворенности. Многим, вероятно, знакомо это чувство — то, что может что-то случиться, должно что- то случиться, и это зависит только от тебя.

Это от меня не зависело, но я тогда этого не знал.

В следующую неделю не случилось ничего, кроме того, что я наконец увидел Рихезу. Одну. Я хочу, чтобы меня верно поняли: мне не Рихеза была нужна, а событие — на то, что событие как-то связано с ней, соображения у меня хватило.

Вот как это произошло. Я возвращался домой часу в шестом. Было душно, как всегда, но не так жарко, как днем. Двор пустовал. Вот что я заметил уже потом: всякий раз, как приходила Рихеза, двор оказывался пустым.

Она сидела на скамейке. В той же позе. Смотрела куда-то мимо меня. Я сел рядом, то есть не рядом, а на ту же скамейку, на другой край. Кажется, она этого не заметила.

Я опять посмотрел на ее руки. Я уже говорил, что они были большие, но не толстые и не разбитые от работы, а как бы литые. Они могли показаться даже красивыми, но это была какая-то чисто функциональная красота. Глядя на ее руки, я решил, что должен обязательно заговорить с ней. Ничего не придумал и брякнул с ходу:

— Здравствуйте. Вы ведь Женина подруга, верно?

Она взглянула на меня и медленно кивнула. На немку она действительно не походила. Скорее уж, имелось сходство с римским портретом: крупный лоб с короткой светлой челкой, нос с заметной горбиной, твердый подбородок, крепкая шея — если бы это впечатление не перебивали совершенно по-азиатски широкие скулы и узкие раскосые глаза. Наружность не скажу, чтоб очень привлекательная, но запоминающаяся.

Она молчала, и я быстро продолжил:

— Я последнее время часто вас здесь вижу.

— Это потому, что скоро осень, — размеренно ответила она. У нее был низкий голос. В наших понятиях низкий голос обычно связывается со страстностью, но здесь всякая экспрессия была вынесена за скобки. Я бы этот голос даже назвал выключенным.

Занятый определением ее голоса, я оставил без внимания отсутствие логики в словах, которые этот голос произнес. Что говорить дальше, я тоже не знал и потому продолжил свою же фразу:

— С Женей и с мальчиком.

— Да.

— Ну, с Женей это понятно, а зачем пацаненок за вами таскается? — Я предполагал, что она оборвет меня, дескать, не лезь не в свое дело, но она молчала. — Тем более что он, кажется, боится взрослых…

— Нет.