Вечером, после мелких дневных забот, жители поселка собрались на небольшой площади у бывшего графского дома. В центре внимания была Нюра. Сегодня она разошлась не на шутку.
— Не верю я этой загранице! С чего это они нам помогать задумали?! — размахивая рукой, словно на броневике, вещала Нюра. — Знаем мы их помощь! Построят тут свой санаторий, назовут базой НАТО, а нам фигу покажут! Не нужно нам чужое!
Народ смотрел на нее без особого энтузиазма. В заграницу никто уже не верил. И Нюре тоже уже никто не верил. Еще со старых партийных времен. Проходящий мимо Петя Танцюра, местный дурачок, гундосо проорал:
— Милиция с народом! — Он, как и все слабые умом люди, был склонен к цитированию слоганов. Петя туманным взглядом обвел народ на площади и, уразумев, что ни на него, ни на его крики никто не обращает внимания, почесался и неубедительно добавил: — Так!
Стоявший рядом с ним мужик хотел по привычке послать Петю подальше, но застыл на месте и очень громко ойкнул. Только что плотный туман закрывал все непроницаемой пеленой, от кромки берега до, наверное, самой Турции. Сейчас от пелены не осталось и следа, а в самом центре бухты застыл зловещего вида бриг. Его черные, обвисшие в полном штиле паруса были под стать черному цвету бортов. Даже с берега было видно, что борта лоснились в вечернем солнце, словно бока большого жука. На палубе было пусто. Казалось, корабль мертв. И ужас, который волнами шел от этого странного гостя, был материален и холоден.
— Ни фига себе! Это же он!!! — над замолчавшей толпой раздался голос Мухина. — Это он, сволочь!
— Попрошу без намеков! — в разговор вмешался участковый Му-тятько. Был он человек скрытный и подлый. И преданный любым властям. Он не был коренным жителем поселка, а прибыл сюда сразу после назначения нового начальства. Со служебным видом Мутятько обошел столпившихся жителей поселка, словно хотел стать между ними и мрачным кораблем. Однако малый рост, толстый живот и расстегнутая до ширинки униформенная рубаха не придавали торжественности и официальности его виду. На помощь участковому пришел лимузин Аскеровича. Как большой длинный забор, он перегородил площадь, отделив толпу от вида на море. С противоположной от народа стороны открылась дверца, и миру явилась голова председателя.
— Кто дал разрешение на несанкционированный митинг? — грозно прорычал Акикян. — И почему митинг проходит на негосударственном языке? — Председатель поселкового совета был страшен в гневе. Казалось, даже завязки на его вышиванке стояли дыбом от возмущения.
— Немедленно по домам, прошу обеспечить порядок, — голосом, не допускающим возражений, призвал милиционер, пытаясь показать, что он тут тоже не хухры-мухры.
Аскерович посмотрел на стража недоуменно строго, и у того пропал дар речи. Председатель не терпел во власти никого, кроме себя.
— Вот именно. Такими митингами вы позорите не только наш прекрасный поселок, но и всю страну! — вернул себе инициативу председатель. — Мне сообщили из центра, что этот пассажирский корабль доставил нам гуманитарскую помощь для развития структуры региона.
При этом начальник ткнул пальцем в небо, показывая, видимо, что именно оттуда сообщили.
— Врешь ты все, — прозвучали веские слова. И так получилось, что слова эти повисли в полной тишине.
— Кто сказал? — прокричал участковый, обращаясь к народу.
— Я сказал, — произнес капитан Мухин. — Никакой он не пассажирский. Это Голландец Летучий. И везет он только смерть.
— Какой голландец, слушай, обидно, да, — Акикян от расстройства заговорил с акцентом. — У меня вот документы есть. Капитан — приличный человек…
— Капитана зовут Ван дер Деккеном. Я моряк и знаю, чего надо бояться в море.
Несколько секунд капитан и председатель молча смотрели друг на друга, словно на дуэли. Потом Акикян, не выдержав, ретировался в брюхо своего транспортного средства. Слишком быстро для заднего хода лимузин откатился в сторону поселкового совета. Милиционер, воспользовавшись отсутствием начальства, снова решил покомандовать.
— Всем разойтись, не мешать процессу мелиорации курортной зоны, — проорал участковый. Он даже сделал движение, как будто достает то ли пистолет, то ли дубинку. Ни того, ни другого у него не было.
Никто и не подумал расходиться, Нюра заорала не к месту: «Нет НАТО!». А над площадью разнесся недовольный ропот: «Хватит из нас быдло делать! Сколько можно измываться! Это наша страна, нам и решать! В рыло ему!». Это последнее замечание сломало тощий хребет смелости участкового, и он, тихо матерясь, скрылся в неизвестном направлении. Жители потихоньку угомонились и окружили капитана. Он им поведал древнюю историю про Летучего Голландца, про страшный корабль мертвецов, несущий смерть каждому, кто его встретит. Сомнений у Мухина относительно нынешнего гостя не было. Он призвал всех быть бдительными и ни в коем случае не принимать ничего от команды корабля-призрака, потому что это самое плохое, что может случиться. Решили для надежности поставить пост на пляже, разместив его в будке спасателей на водах. Нюра призывала водрузить на нем красный флаг, но эту идею отвергли сразу же и повесили Андреевский: мол, знай наших! Дежурить вызвалась та же Нюра, сославшись на боевой опыт. Где она воевала, никто интересоваться не стал. Договорились о смене каждые четыре часа. «Как в армии», — сказал Стовбода непонятно почему.
Утро встретило поселок полным штилем, ласковым солнцем и черным кораблем посреди бухты. На набережной безвольно висели невесть откуда взявшиеся флаги партии «Борьбы с экологией», «Консервативной капиталистической партии» и партии «Цитрус». Полотнища, выкрашенные в цвета этих и еще непонятно каких партий, взывали: «Нет иноземным захватчикам!», «За родину от моря и до моря в границах Европы», «Да здравствует вечная дружба со странами БЕНИЛЮКС!», «Коммунизм не пройдет», «Крым — зона без мертвецов».
На спасательной вышке мирно спала Нюра, никто к ней на смену, видно, не пришел. Увидевший это мичман Васильев просто закипел от гнева. Нюру он спугнул, шарахнув по основанию вышки куском арматуры. Грохот раздался достаточный, чтобы Нюра, несмотря на возраст и длительное соблюдение неспортивного режима, спорхнула на пляж. Васильев высказал все, что думает о ней, её политическом и сексуальном прошлом и всех сухопутных вообще, и пошел разбираться, откуда взялись эти флаги и лозунги. Всю атрибутику охранял незнакомый молодой человек в темных очках и нашивкой «securidad» на борту камуфляжной жилетки. С Васильевым тот разговаривать не стал и грубо послал на государственном языке. К сожалению, охранник не был ранее знаком с мичманом, списанным в поселок дослуживать из севастопольского десантного полка. С разбитым носом и без зуба охранник убежал в направлении поселкового совета. А мичман решительно удалился поднимать народ.
Через полчаса на берегу собрались почти все сельчане. Они стояли молчаливой цепью на берегу. Парусник не проявлял никаких признаков жизни на борту, местные власти тоже. Однако вскоре к людям явился поселковый голова. Он сопровождал важную персону. Лицо персоны было знакомо, и когда она открыла рот в ораторском порыве, её узнали все. Это был известный депутат и министр без портфеля, молодой борец за аутентичность нации и чистоту языка, а по совместительству хлебный король лично Пэтро Орестович Золотарев-Пульский. Он обвел толпу тяжелым взглядом маленьких, заплывших жиром глазок и начал речь:
— Граждане страны! Я призываю вас не поддаваться на провокации маргинальных политиков и не допустить, безобразия в отношении наших бенилюксовых друзей. — В голосе министра переливалась доброта к народу и железная ненависть к врагам. — Не дайте за иностранный рубль продать отечество в интересах мировых газовых монополистов! Героям слава!
Речь не вызвала у стоящих на берегу никаких эмоций. Посчитав молчание народа за согласие, министр удалился вместе с председателем. На смену политикам моментально прикатил крытый грузовик, из него выскочили человек сорок в черной форме с короткими автоматами в руках. Они выстроились вдоль набережной. Жители поселка, еще не понимая, что происходит, хранили молчание. Было видно, как на черном паруснике началось движение. Из трюма показалось несколько фигур, которые споро опустили на воду шлюпку, уселись в нее и взялись за весла. Люди на берегу замерли в тревожном ожидании. Шлюпка
