Шестая ступенька оказалась последней. Ной стоял, сжимая сломанные перила и заглядывая в мрачную темную пропасть, поглотившую остальное. Внизу, в глубинах провала, посверкивал крохотный огонек. Разбитая лампа, сообразил Ной. Лужица догорающего масла.

– Мама? – позвал он, но голос сорвался. Лампа осветила трещины в стене. Рут Туилли, Первая Балаболка Юга, молчала. Разрушенная лестница под тяжестью Ноя качалась и стонала, и он медленно отступил к подножию ступеней.

И стал там, оцепенев и дрожа.

– Мама, где ты?

Вышло похоже на плач брошенного ребенка.

В свете лампы на полу что-то блеснуло. Отпечатки ног. Слизистые следы, спускавшиеся по лестнице от этой ужасной дыры. Пятна и брызги серого, похожего на сопли, вещества спускались со ступеней и уходили по коридору вглубь дома. «Кому-то нужна бумажная салфетка, – подумал Ной. – Ну и беспорядок! Мама будет рвать и метать!» Она же была наверху, в постели, под натянутой до подбородка простыней. Разве не так?

Он пошел по слизистому следу в кухню. Вздыбленный искореженный пол, словно что-то огромное уничтожило самый фундамент дома. Ной посветил по сторонам – и нашел мать: она стояла в углу у холодильника в сыром, поблескивающем белом шелковом халате. В рыжих волосах запутались нити слизи, а лицо казалось бледно-серой маской.

– Кто хранитель? – спросила Рут. Глаза ее были бездонными.

Ной не мог отвечать. Он сделал шаг назад и ударился о кухонный стол.

– Девчушка. Объясни. – Рут Туилли поплыла вперед. Между мясистыми алыми губами блестели серебряные иголки.

– Мама, я… не… – Рука Ноя сжалась, разжалась, и масляная лампа упала на пол, к его ногам. Стекло разбилось, по линолеуму расползлись огненные ручейки.

Она была почти рядом.

– Кто хранитель? – повторила она, шагая через пламя.

Это была не его мать. Он понял, что за скользким лицом Рут Туилли скрывается чудовище, и это чудовище вот-вот должно было добраться до него. Оно подняло руку и потянулось к Ною пальцами с металлическими, зазубренными по краям ногтями. Глядя на приближавшуюся подобно голове щитомордника кисть, Ной вжимался в стол, но деваться было некуда.

Под рукой Ноя на пластиковой столешнице что-то задребезжало. Он знал, что: он сам выставил его, чтобы опрыскать углы. Никогда не знаешь, что может заползти в дом из пустыни после того, как погасишь свет.

Их разделял только шаг. Лицо чудовища надвигалось на Ноя. С подбородка тонкой струйкой сочилась густая слизь.

Пальцы Ноя сомкнулись на баночке «Рейда», которая стояла на столе. Схватив баллончик, он сорвал колпачок и ткнул соплом врагу в глаза. Большой палец вдавил распылитель.

Из баллона вылетела белая пена тараканьей отравы. Она покрыла лицо Рут Туилли нелепой косметической маской, залепив глаза, забившись в ноздри, побежав сквозь ряды зубов-иголок. Рут, пошатываясь, отступила (была она ранена или же просто ничего не видела, Ной не знал) и замахнулась, целя в голову. Он вскинул руку, загораживаясь, и удар пришелся в плечо. Впечатление было таким, будто в Ноя угодил обернутый в колючую проволоку кирпич. Болевой шок выбил баллончик с «Рейдом» у него из рук, Ноя отбросило на стену кухни, и он почувствовал, что по руке стекает теплая кровь.

Мнимая Рут закружила по кухне, как сбесившаяся заводная игрушка, с грохотом натыкаясь на стол и стулья, отлетая от холодильника, раздирая себе зазубренными ногтями лицо и глаза. Ной увидел, как полетели кусочки серой плоти, и понял, что она пытается ободрать мясо до костей. Раздался рев, перешедший в вопль, который Ной слышал всю свою жизнь, по четыре-пять раз в день – высочайший приказ, исходивший из белой спальни: «Нооооооооооооооой!»

Знало существо, вселившееся в тело его матери, как его зовут, или нет, не имело значения. В этом крике Ной Туилли услышал лязг дверей тюремной камеры, навсегда запирающий его в ненавистном ему городе, на ненавистной работе, обрекающий на жизнь в ненавистном доме с женщиной, которая в перерывах между мыльными операми и «Колесом Фортуны» визгливо требовала внимания. Он чуял запах собственной крови, чувствовал, как она ползет по руке, слышал, как она капает на пол. Рыжеволосое чудовище громило кухню. В голове у Ноя щелкнуло, и он скользнул за грань безумия.

– Я здесь, мама, – очень спокойно сказал он. Очки свисали с одного уха, стекла были забрызганы кровью. – Вот он я. – Ной сделал четыре шага к комоду. Существо тем временем продолжало расправляться со своим лицом. Он открыл ящик, вытащил из разнообразных острых столовых приборов длинный мясницкий нож, занес и, направляясь к ней, проговорил: – Вот он Ной, туточки.

И воткнул лезвие ей в горло, сбоку. Оно вошло в поддельную плоть примерно на четыре дюйма, и только тогда встретило сопротивление. Ной вытащил нож и ударил снова, но чудовище одной рукой обхватило его поперек груди, оторвало от пола и швырнуло о кухонный стол. Ной сел. Очки свалились, но нож с погнутым лезвием по-прежнему был зажат в руке. Из разрывов грудной клетки проступала кровь. В легких забулькало, Ной закашлялся и сплюнул ярко-алым. Монстр молотил руками по воздуху, отыскивая его. Ной увидел, что чудовище выцарапало себе глаза и ободрало лицо почти до кости. В кратерах подергивались и плясали металлические вены и сырая красная ткань. «Ага, химия-то жжется, – подумал Ной. – Отличная штука «Рейд», действует на любых насекомых.» Он не спеша поднялся и с поднятым ножом пошел на врага. В глазах весело сияло безумие.

Тут существо выгнуло спину. Лопаясь, затрещали кости. Спинка халата развалилась, и из вздувшегося на копчике темного волдыря размотался чешуйчатый мускулистый хвост, увенчанный шипастым шаром.

Ной остановился, изумленно вылупив глаза. Под ногами горело масло.

Хвост стегнул влево и проломил буфет. Разлетелась шрапнель глиняных черепков. Монстр пригнулся, сложившись почти вдвое. Сетка мышц и тканей у основания хвоста была влажной от слизистой смазки. Усеянный шипами шар описал неширокий круг, выбил с потолка дождь штукатурки и страшно просвистел у самого лица Ноя.

– Господи, – прошептал Ной и выронил нож.

Безглазое лицо повернулось на звук. Гибрид человека с насекомым в два счета оказался рядом и вцепился Ною в бока. Зазубренные пилы ногтей вспороли тело. Занесенный хвост изогнулся неподвижной дугой. Ной впился в него глазами, понимая, что видит свою смерть. Он вспомнил наколотых на булавки скорпионов из своей коллекции. «И аз воздам, рек Господь», – подумал он и сдавленно хихикнул.

Хвост рванулся вперед со скоростью станочного поршня, и шипастый шар разнес череп Ноя Туилли на тысячу кусков. Потом монстр принялся стегать хвостом вперед и назад, быстро, свирепо описывая дуги, и в следующий момент зажатая в руках пришельца трясущаяся масса утратила всякое сходство с человеком. Хвост рвал ее в куски до тех пор, пока не прекратилось всякое движение. Тогда то, что осталось, руки чудовища швырнули о стену, будто это был мешок с мусором.

Ослепшая тварь ощупью выбралась из кухни, следуя на запах своего следа, вернулась к сломанной лестнице и канула во тьму.

– Ставь еще, Джеки! – Керт Локетт треснул кулаком по шершавой стойке бара. Бармен Джек Блэр, коренастый седобородый мужичок, поглядел на него из-за стойки, где разговаривал с Харлэном Наджентом и Питом Гриффином. Круглые очки Джека отражали свет керосиновых ламп, а над стеклами нависали косматые гусеницы бровей.

– Ты усидел уже почти полбутылки, Керт, – сказал Джек голосом, напоминавшим рокот бульдозера. – Может, пора сворачиваться?

– Черт, кабы можно было! – ответил Керт. – Кабы можно было свернуться да отвалить из этой вонючей дыры… вот те крест, в жизни бы ее не вспомнил! – Он снова бухнул кулаком в стойку. – Ну, Джеки!