утонувший в озере Саксон.

— Я не хочу больше этого слышать, — сказал отец. Но он не сдвинулся с места.

— С другой стороны реки, с другого ее берега, — еще раз повторила Леди. — Я тоже слышу его крик, он не дает мне спать, Боже мои, а я ведь уже немолода и нуждаюсь в регулярном отдыхе.

Леди шагнула к отцу и взглянула ему прямо в глаза.

— Этот человек желает сказать нам о том, кто убил его, прежде чем безвозвратно кануть в вечность на том берегу реки. Он силится докричаться до нас с вами, мистер Мэкинсон, старается изо всех сил, но не может сообщить нам имя или показать лицо. Все, на что способен утопленник, это показать нам несколько фрагментов огромного лоскутного одеяла жизни. Вот почему если вы заглянете ко мне и мы вместе поразмыслим, то общих фрагментов станет больше и, может быть, что-то проглянет. И вы снова сможете спать, я обещаю вам это, не говоря уже о том, что и я смогу вернуть себе сон, а человек со дна озера Саксон сможет уйти туда, где ему надлежит быть. Более того: мы сможем изловить убийцу, если, конечно, это еще в силах живых людей.

— Я не… верю… в такую чу…

— Можете верить или не верить, это ваше дело, — перебила отца Леди. — Но когда к вам ночью снова явится мертвец и будет звать вас, у вас не останется выбора: вам придется снова слушать его. Мой вам совет, мистер Мэкинсон, слушайте внимательно то, что мертвец хочет вам сообщить.

Отец хотел что-то сказать. Его рот приоткрылся, губы зашевелились, но отец не смог произнести ни звука.

— Прошу прощения, — обратился тогда я к Леди. — Я просто хотел спросить вас… как это сказать… в общем, вам снятся другие сны?

— Да, как правило, по ночам мне снятся сны, — ответила мне Леди. — Однако в моем возрасте главная беда в том, что сны зачастую повторяются.

— Я хотел спросить… конечно, скорее всего это просто ерунда, но все-таки… может, вы когда-нибудь видели сон о четырех девочках-негритянках?

— О четырех девочках-негритянках? — удивленно переспросила Леди.

— Да, мэм. О четырех девочках. Именно о четырех. И все они негритянки. Они одеты очень красиво и чисто, как будто это воскресенье и они собрались в церковь.

— Нет, — ответила Леди. — Кажется, ничего такого я никогда не видела. Ни разу.

— А вот мне они снятся. Не то чтобы каждую ночь, но уже несколько раз. Что бы это значило, вы не можете сказать?

— Это тоже лоскутки одеяла, — сказала Леди. — Скорее всего суть кроется в том, что ты хорошо знаешь или знал, но теперь забыл или не можешь точно вспомнить.

— Простите?

— Возможно, причина не в духах умерших, — объяснила Леди. — Возможно, дело в тебе самом, в чем- то, о чем ты постоянно думаешь. Подсознательно — есть такое умное слово.

— А-а, — проговорил я.

Вот почему Леди видит сны моего отца, а не мои сны; мои сны связаны не с духами прошлого, а с тенями будущего.

— Скоро у нас в Братоне откроется музей местной истории — приходите на открытие, — сказала Леди маме. — Мы собрали по подписке деньги на восстановление Центра досуга и отдыха. Строительство закончится через пару месяцев. Там и будет наш музей, в нескольких залах Центра.

— Я слышала об этом, — ответила мама. — Желаю вам всяческих успехов.

— Спасибо. Я особо сообщу вам о дне открытия. А вам, мистер Мэкинсон, советую хорошенько подумать о том, что я сказала.

Леди протянула отцу свою руку в фиолетовой перчатке, и тот осторожно ее пожал. Может быть, он и боялся Леди, но в первую очередь он был джентльменом.

— И заходите, если почувствуете необходимость, вы ведь знаете, где я живу?

Леди вернулась к своему мужу и мистеру Дамаронду, и они втроем вышли в душный вечер. Мы вышли следом за ними, и я увидел, как уехали Леди и ее спутники — и не на роскошном «понтиаке», а на простом, довольно-таки уже подержанном «шевроле». Несколько человек, присутствовавших на церемонии, все еще стояли на тротуаре и разговаривали. Все они воспользовались возможностью, чтобы сказать мне, как им понравился мой рассказ и как отлично я его прочитал.

— Продолжай, парень, в том же духе, у тебя отлично получается! — весело бросил мне мистер Доллар. Через минуту я услышал, как он говорит кому-то:

— Я стригу этого парня и его отца. Да, сэр, я стриг этого парня столько лет и понятия не имел, что из него выйдет такой талант!

Мы отправились домой. Свою грамоту я держал на коленях, стискивая ее обеими руками.

— Мама, — спросил я, — что за музей должен открыться в Братоне? Там будут показывать кости динозавров и все такое, как обычно?

— Нет, — ответил мой отец. — Это будет музей гражданских прав. И главное место в нем, если я правильно понял, займут старинные бумаги и разные фотографии.

— А также всякие предметы времен рабовладения, — вставила мама. — Кандалы и цепи, как я понимаю. Элизабет Сирс рассказывала, что Леди специально для этого продала свой «понтиак» и вложила огромную сумму в восстановление Центра досуга и строительство и организацию музея.

— Уверен, что парни, которые жгли во дворе Леди крест, без передыху насвистывают «Дикси», — подал голос отец. — Клан еще обязательно скажет тут свое слово, я уверен.

— Я думаю, музей в Братоне нужен, это хорошее дело, люди должны знать свою историю, — сказала мама. — Для того чтобы четко представлять, что ждет тебя впереди, нужно знать, откуда ты пришел.

— Да, я могу себе представить, какое будущее готовит Клан обитателям Братона, — заметил отец, притормаживая перед поворотом на Хиллтоп-стрит.

Сквозь ветви деревьев я увидел огни в окнах Такстеров.

— А у нее сильные руки, — сказал отец, преимущественно обращаясь к самому себе. — У этой Леди. Мы знали, о чем он говорит.

— Сильная рука. И крепкая хватка. Мне показалось, что она смотрит прямо в душу, заглядывает в самую глубь и я ничего не могу от нее скрыть…

Внезапно отец замолчал; видимо, он осознал, что говорит вслух, выдавая себя.

— Я могу сходить вместе с тобой, — предложила мама. — Если ты вдруг соберешься поговорить с Леди, только скажи. Я буду рядом с тобой все время. Она просто хочет тебе помочь. Думаю, тебе стоит согласиться.

Отец молчал. Мы уже почти добрались до дома.

— Хорошо, я подумаю, — сказал он; в переводе это означало, что он больше ни слова не желает слышать о Леди.

Отец знал, где живет Леди, и, возможно, собирался попросить негритянку о помощи в изгнании духа, взывавшего к нему со дня озера Саксон, но был пока не готов к этому. Будет ли он когда-нибудь готов, согласится ли пойти к Леди, я не знал. Первый шаг должен был сделать он сам: никто не мог ни просить, ни принуждать его. Меня же с недавних пор заботило другое: изводящий сон о четырех девушках-негритянках, втрескавшаяся в меня Демон и предстоящая борьба с Луженой Глоткой. И потом: я собирался писать, но в голову ничего не шло.

И, конечно, зеленое перо. Везде и всюду: зеленое перышко с опушки леса, лежавшее в одном из моих волшебных ящичков, к которому меня невыносимо тянуло.

Тем же вечером отец повесил грамоту на стену в моей комнате, прямо над волшебными ящичками. Грамота отлично смотрелась между фоткой здоровенного детины с болтами в шее и портретом непонятного существа с выступающими зубами и скрытым под черным капюшоном лицом.

Я чувствовал, что во мне бурлят творческие силы, а жизнь впереди светла и удивительна. Я сделал первый шаг по дороге, по которой собирался идти, ничего, что этот шаг вышел немного неуклюжим. Под неустанным течением дней и напором времени восторг и возбуждение стираются и воспоминания вянут, но память об этом вечере, второго такого не будет никогда, я пронесу через всю жизнь.