Акирид близ Гераклеи, — сказал довольный Октавиан. — Рим совсем позабыл об этих землях, они так далеко. Но там живут греки, у них нет политических амбиций.
Два молодых человека расстались друзьями, но сознавая, насколько недолговечен их устный дружеский договор. Как только обстановка позволит, триумвиры (или освободители) прогонят Секста Помпея с Сицилии и постараются вытеснить с моря. Но сейчас сделка удовлетворяла обоих. Одному Рим и Италия будут пока что платить за зерно по прежней цене, у другого зерна будет достаточно, чтобы италийцы и римляне не голодали. Лучший вариант в столь засушливый год, думал Октавиан. Его нисколько не волновала судьба Авла Помпея Вифинского, отец которого оскорбил его божественного отца. Что касается Африки, то Октавиан написал Публию Ситтию, сидевшему с семьей в своем нумидийском поместье, и попросил его, ради божественного Юлия, помочь Секстию, в ответ на что брата Ситтия вычеркнут из проскрипционного списка, а конфискованное имущество будет полностью ему возвращено. Город Калы мог открыть свои ворота.
Отпустив четверых заложников, Секст Помпей отплыл.
— Что ты о нем думаешь? — спросил Октавиан Агриппу.
— Что он достойный сын великого человека. С его падениями и успехами. Он ни с кем не будет делить власть, даже если посчитает кого-нибудь из триумвиров или убийц равным себе на море.
— Жаль, что мне не удалось сделать из него своего преданного сторонника.
— И не удастся! — решительно сказал Агриппа.
— Агенобарб исчез, а куда и насколько, не знаю, — сказал Кальвин Октавиану, когда тот прибыл в Брундизий. — Нас блокируют только шестьдесят кораблей Мурка. Они очень хорошие, и Мурк тоже хорош, но Сальвидиен дрейфует на значительном удалении от Брундизия, его не видно. У нас есть все резоны считать, что Мурк не знает о нем. И я думаю, Октавиан… Антоний тоже согласен… что мы должны нагрузить до отказа все транспорты, какие тут есть, и уплыть в Македонию.
— Решай сам, — сказал Октавиан.
Он понял, что сейчас не время упоминать о переговорах с Секстом. И ушел снова писать в Рим — Лепиду, чтобы удостовериться, что этот слизняк получил его письмо.
Порт Брундизий имел замечательную гавань со множеством рукавов и почти бескрайним причалом. Всего за два дня стонущих, хныкающих солдат погрузили на четыреста транспортов, которыми располагали триумвиры. Каким-то чудом центурионам с руганью удалось затолкать на эти суда восемнадцать из двадцати легионов. Люди и мулы стояли вплотную, вследствие чего и так малопригодные для плавания лохани осели настолько, что вряд ли смогли бы пережить даже намек на шторм.
В отсутствие Агенобарба Стай Мурк решил спрятаться за островом в узкой гавани, чтобы атаковать любой появившийся в море корабль. В это время года он имел преимущество, ибо единственный ветер, который пошел бы на пользу триумвирам, был западным, а сейчас, в сезон пассатов, задували лишь северные ветра.
В календы секстилия транспорты двинулись в море, практически скопом, прижимаясь друг к другу настолько, насколько им позволял размах весел. К началу массового исхода подоспел и Сальвидиен. Гонимый свежим юго-западным ветром, он развернул свой флот дугой вокруг острова, запирая Мурка. Мурк мог бы вырваться, но не без боя, а он находился возле Брундизия вовсе не для того, чтобы драться. Он сидел там для того, чтобы топить транспортные суда. О Агенобарб, почему ты сбежал, как только услышал о предполагаемой второй египетской экспедиции?
Не имея возможности что-либо предпринять, Мурк был вынужден наблюдать, как транспорты покидают Брундизий. Они шли мимо весь день и почти всю ночь, освещая себе путь кострами с высоких стропильных башен. Антоний когда-то построил их в тактических целях, но тогда они ему не понадобились, зато неожиданно пригодились теперь. Западная Македония была в восьмидесяти милях. Половина кораблей направлялась в Аполлонию, половина в Диррахий, где, если повезет, их будут ждать кавалерия, тяжелое оборудование, артиллерия и обоз, посланные туда из Анконы в начале года.
Если в Италии была засуха, то в Греции и Македонии вообще стояла великая сушь, даже на этом, обычно влажном побережье Эпира. Дождей, которые так преследовали других генералов, от Павла до Цезаря, все не было, их и не ожидалось, а копыта кавалерийских лошадей, волов и запасных мулов везде, где шла армия, превращали любую былинку в труху, которую подхватывали пассатные ветры и несли через море к Италии.
Транспорт не успел выйти из гавани, как в груди Октавиана открылся такой свист, что его не могли заглушить даже плеск весел и корабельные скрипы. Обеспокоенный Агриппа решил, что это не морская болезнь. Море спокойное, а корабль так перегружен, что сидит в воде плотно, едва покачиваясь даже под напором северо-восточного ветра. Нет, это астма.
Молодые люди не захотели пользоваться какими-то привилегиями, когда корабль так забит, и устроились на небольшом пятачке палубы позади мачты, чтобы не мешать капитану. Вокруг них теснились люди. По настоянию Агриппы Октавиану поставили странного вида кровать с поднятым изголовьем и без матраца. Несколько одеял, чтобы не было слишком жестко лежать, бросили прямо на доски. Под испуганными взглядами легионеров, из которых он никого не знал (легион Марса остался в Брундизии), Агриппа подтянул Октавиана к себе и перевел друга в сидячее положение, чтобы тому стало легче дышать. Через час после выхода, уже в открытом море, Октавиан, пытаясь набрать в грудь достаточно воздуха, сжал руки Агриппы с такой силой, что чувствительность к ним вернулась лишь дня через два. Спазмы кашля сотрясали его, потом пришла рвота, и это, похоже, принесло ему облегчение, но лицо оставалось серовато- синим, глаза ввалились, дыхание было по-прежнему затруднено.
— Что это, Марк Агриппа? — спросил младший центурион.
«Они знают меня, значит, знают и кто со мной».
— Жертвенный транс, приношение Марсу, — быстро нашелся Агриппа. — Он — сын бога Юлия, и он счел своим долгом взять на себя все ваши недомогания.
— Значит, поэтому у нас нет морской болезни? — спросил пораженно кто-то.
— Конечно, — соврал Агриппа.
— А если мы пообещаем принести за него жертву Марсу и божественному Юлию? — спросил еще кто-то.
— Это поможет, — серьезно ответил Агриппа. Он огляделся вокруг. — Я думаю, еще поможет, если загородить его от ветра.
— Но ветра нет, — возразил младший центурион.
— В воздухе много грязи, — сказал Агриппа, снова импровизируя. Он вытащил из-под себя и Октавиана два одеяла. — Вот, возьмите их и держите развернутыми, защищая кровать от грязи. Вы ведь знаете, что обычно говорил божественный Юлий: грязь — враг солдата.
«Это не может повредить, — успокаивал себя Агриппа. — Важно, чтобы эти ребята не стали хуже думать о нем. Глупая хворь. Они должны в него верить, они не должны считать его слабаком. Если Хапд- эфане прав относительно грязного воздуха, тогда в этой кампании ему лучше не станет. Поэтому я должен втолковывать всем, что сын божественного Юлия страдает за них, чтобы поход был победоносным. Ибо божественный Юлий покровительствует не только народу Рима, но и армиям Рима».
К концу плавания, после длинной ночи мучений, Октавиану вроде бы сделалось лучше. Он посмотрел на лица стоявших вокруг солдат и с улыбкой протянул руку младшему центуриону.
— Мы почти дошли, — со свистом проговорил он. — Мы в безопасности.
— Ты отвернул от нас неприятности, Цезарь. Какой ты добрый, ты так печешься о нас!
Октавиан с удивлением взглянул на Агриппу. Заметив в его зеленых глазах предостережение, он снова улыбнулся.
— Я делаю все, что необходимо, для сохранения моих легионов, — сказал он. — Другие корабли целы?
— Все с нами, Цезарь, все целы, — ответил младший центурион.
Три дня спустя все легионы благополучно сошли на берег, потому что, по слухам, божественный сын Цезаря оградил их от неудач. А еще через какое-то время два триумвира поняли, что связь с Брундизием прервана.
