делать!
— Филипп? — подсказала она.
Антоний фыркнул.
— Только не он! Он слишком заботится о своей шкуре. В этом роду все были такие. Нет никого, Фульвия, никого! Ловкость, коварство — вот его суть! Не понимаю, как Цезарь сумел рассмотреть в нем все это!
— Ты сам себя загоняешь в угол, любовь моя, — убежденно сказала Фульвия. — Если ты останешься в Риме, кончится тем, что ты убьешь всех, от Цицерона до Октавиана, и это будет твоим падением. Лучшее, что ты можешь сделать, — поехать в Италийскую Галлию воевать против Децима Брута. Пара побед над одним из главарей освободителей — и ты восстановишь свое положение. Жизненно важно, чтобы ты сохранил под рукой армию, поэтому направь свою энергию только на это. Смирись с тем фактом, что по природе ты не политик. Это Октавиан политик. Вырви у него когти, покинув Рим и сенат.
За шесть дней до октябрьских ид Марк Антоний и разбухшая Фульвия покинули Рим и направились в Брундизий, где должны были высадиться четыре из шести отборных македонских легионов.
Антоний, кажется, получил casus belli. Децим Брут проигнорировал директивы сената и Плебейского собрания, утверждая, что он — законный губернатор Италийской Галлии, и продолжая вербовку солдат. До отъезда в Брундизий, еще будучи в Риме, Антоний послал Дециму Бруту короткий приказ оставить провинцию, поскольку Антоний идет его заменить. Если Децим не подчинится, casus belli обретет силу факта. А Антоний был уверен, что Децим не подчинится. Если он подчинится, его карьере придет конец, а его самого будут судить за измену.
Не давая себя обхитрить, Октавиан тоже покинул Рим на следующий день после отъезда Антония и направился в Кампанию. Там находились несколько переправленных из Македонии легионов, а также несколько тысяч ветеранов и молодцов призывного возраста, привлеченных туда слухами, что Вентидий проводит новый набор.
С собой Октавиан взял Мецената, Сальвидиена и Агриппу, недавно возвратившегося из короткого путешествия с двумя повозками, набитыми лесоматериалами. Банкир Гай Рабирий Постум тоже поехал с ним на пару с самым выдающимся гражданином Велитр, неким Марком Миндием Марцеллом, очень богатым родственником Октавиана.
Они начали с Казилина и Калатии, двух небольших северо-кампанийских городков, притулившихся к Латинской дороге. Каждый рекрут, завербованный ими, будь то ветеран или новобранец, тут же получал две тысячи сестерциев и обещание десятикратно большего куша, если они при любых обстоятельствах сохранят верность наследнику Цезаря. В течение четырех дней Октавиан получил пять тысяч солдат, готовых идти с ним куда угодно. Что за чудо эти военные деньги!
— Я не уверен, — сказал он Агриппе, — что нам нужна целая армия. У меня нет ни опыта, ни таланта воевать с Марком Антонием. Я только хочу, чтобы остальным легионам казалось, будто мне нужен всего лишь один легион, для защиты себя от Антония. Пусть Меценат и его агенты распустят слух, что наследник Цезаря не хочет сражаться. Он просто хочет жить.
Антонию не так везло, как Октавиану. Когда он предложил людям четырех только что сошедших на берег легионов бонус по четыреста сестерциев на нос, они рассмеялись и сказали, что молодой Цезарь дает гораздо больше. Ужасное потрясение для Антония. Он понятия не имел, что две когорты Марка Копония, все еще стоявшие под Брундизием, успели побрататься с вновь прибывшими солдатами и сообщить им последние слухи.
— Маленький mentula! — в ярости крикнул он Фульвии. — Стоит мне отвернуться — и он покупает моих солдат! И много платит им, знаешь ли! Откуда у него деньги? А я могу сказать тебе откуда. Он украл парфянские деньги.
— Не обязательно, — раздумчиво возразила Фульвия. — Твой курьер говорит, что с ним Рабирий Постум, а это значит, что у него есть доступ к деньгам Цезаря, даже при неузаконенном завещании.
— Я знаю, как справиться с мятежом, — прорычал Антоний. — И я не буду столь мягким, как Цезарь!
— Марк, не делай ничего сгоряча! — умоляла она.
Антоний проигнорировал это. Он построил легион Марса, отобрал каждого десятого и из них казнил каждого пятого за неподчинение. Гораздо меньше, чем дозволялось армейскими уложениями на случай бунта, но двадцать пять легионеров умерли ни за что ни про что. Легион Марса и три других легиона притихли, но Марка Антония возненавидели все.
Когда из Македонии прибыл еще один легион, Антоний послал легион Марса и два других легиона по Адриатическому побережью в сторону Италийской Галлии. А сам с оставшимися двумя легионами, один из которых был «Жаворонок», прежний пятый легион Цезаря, пошел по Аппиевой дороге к Кампании, надеясь поймать Октавиана, подкупавшего консульские войска.
Но по этим двум легионам гуляли слухи о молодом Цезаре, о его смелости и поразительной щедрости. Солдаты лучше были осведомлены о его действиях, чем Марк Антоний, они знали, что никаких консульских войск он не подкупал. Он удовольствовался лишь одним новонабранным легионом, чтобы обезопасить себя. Расправа Антония с легионом Марса только упрочила их симпатии к Октавиану. На Аппиевой дороге снова возникли неприятности. И снова Антоний справился с ними по-своему — казнил несчастных, на каких указал слепой счет, а не зачинщиков беспорядков. Однако мрачные взгляды, сопровождавшие его, когда он ехал вдоль своего войска, дали ему понять, что входить в Кампанию неблагоразумно. Поэтому он повернул обратно и пошел вдоль берега Адриатического моря.
Это кошмар, думал Цицерон. Так много случилось в течение октября и ноября, что у него голова шла кругом. Октавиан невероятен! В его ли возрасте, без мало-мальского опыта, затевать поход против Марка Антония? Рим полнился слухами о близящейся войне, об Антонии, идущем на Рим с двумя легионами, об Октавиане и его слабеньком войске численностью всего лишь в один легион, бесцельно слонявшемся по Кампании. Неужели Октавиан действительно хочет сразиться с Антонием именно там? Или он все же вернется в Рим? Цицерон надеялся, что мальчик вернется. Это было бы очень умно. Почему Цицерон так много знал? Потому что состоял с этим мальчиком в переписке.
— О Брут, где ты? — сожалел Цицерон. — Какую золотую возможность ты упускаешь!
Через раба мятежного Цецилия Басса, все еще пребывавшего в Апамее, пришло известие о беспокойных событиях в Сирии. Раб путешествовал с управляющим Брута, Скаптием. Он рассказал все Сервилии, та пошла к Долабелле. В Сирии теперь шесть легионов, сказала она «домашнему» консулу Рима. Все сконцентрированы вокруг Апамеи. И все они недовольны, как и четыре легиона, находящиеся в египетской Александрии. А что еще удивительнее, все эти легионы ожидают прибытия Кассия как нового губернатора Сирии. Если верить рабу Басса, сказала Сервилия, все десять легионов очень хотят, чтобы губернатором Сирии стал именно Кассий.
Долабелла запаниковал. В один день он собрался и кинулся в Сирию, оставив Рим на городского претора Гая Антония и даже не подумав написать записку Антонию или сказать сенату, что уезжает. Долабелла предположил, что Кассий тайком заигрывает с сирийскими и александрийскими легионами, поэтому для него было жизненно важно прибыть в свою провинцию прежде Кассия. Сервилия отговаривала, твердила, что он ошибается, что Кассий вовсе не собирается узурпировать Сирию незаконно, но Долабелла не слушал ее. Он послал своего легата Авла Аллиена на отдельном корабле в Александрию с приказом переправить четыре тамошних легиона в Сирию, а сам скоренько переплыл из Анконы в Западную Македонию. Сезон был не мореходным, поэтому дальше было разумнее пробираться по суше.
Цицерон, как и Сервилия, знал, что Кассий на Сирию вовсе не зарится, но когда наступил ноябрь, его стала беспокоить Кампания. Из писем Октавиана следовало, что он планирует идти к Риму: «О Цицерон, прошу тебя, не уезжай никуда. Ты мне нужен в сенате, я хочу сместить Антония, действуя по конституции через сенат. Пожалуйста, проследи, чтобы, как только я подойду к Сервиевой стене, сенат собрался. Мне надо обратиться к нему!»
