Кармании до Месопотамии, да еще прихватить Индию, — спокойно объяснил Цезарь. — Парфяне очень зарятся на территории к западу от Евфрата, поэтому наши интересы на восточной его стороне.

— О боги, на это понадобится как минимум лет пять! — ахнул Кальвин. — Разве ты не боишься предоставить Рим самому себе так надолго? Посмотри, что произошло, когда ты исчез в Египте на каких-то несколько месяцев, а тут пройдут годы. Цезарь, и не рассчитывай, что Рим будет процветать, пока ты будешь мотаться по свету!

— Я не собираюсь мотаться по свету! — сквозь зубы возразил Цезарь. — Я удивлен, Кальвин, твоему непониманию, что гражданские войны стоят денег! Денег, которых у Рима нет! Денег, которые я найду в Парфянском царстве!

Накануне отъезда в Испанию, чтобы служить у Цезаря личным контуберналом, Гай Октавий тяжело заболел воспалением легких. И только к середине февраля он почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы покинуть Рим, несмотря на отчаянное сопротивление матери. Календарь точно совпадал с сезонами впервые за сотню лет, значит, февраль — это засыпанные снегом перевалы и холодные ветры.

— Ты не доедешь туда живым! — в отчаянии крикнула Атия.

— Нет, мама, доеду. Что со мной может случиться, если я буду ехать в экипаже с горячими кирпичами и множеством пледов?

Таким образом, несмотря на все протесты, молодой человек уехал, с удивлением обнаружив, что зимнее путешествие (в тепличных, правда, условиях) не вызывает у него приступов астмы, как он теперь называл свою болезнь. Цезарь прислал к юноше Хапд-эфане, давшего ему несколько полезных советов. На дорогах снег, в воздухе нет ни цветочной пыльцы, ни прочей пыли, включая шерстинки животных. Да и морозец сухой, а не влажный. К своему удовольствию, Октавий почувствовал себя даже лучше, когда взял лопату и стал помогать расчищать Домициеву дорогу, ибо на Генавском перевале экипаж застрял в снегу. Трудно дышалось ему лишь единожды, когда пришлось ехать по гати через болота в устье реки Родан. Но это длилось какую-то сотню миль. На пике перевала через прибрежные Пиренеи он остановился посмотреть на трофеи Помпея Великого, изрядно потрепанные погодой, потом спустился в Ближнюю Испанию лаккетанов, где уже наступила весна, влажная и безветренная. Но приступы все равно не возобновились.

В Кастулоне он узнал, что под Мундой разыгралось решающее сражение и что Цезарь в Кордубе. Октавий поехал в Кордубу.

И прибыл туда на двадцать третий день марта. В городе стояло зловоние. Всюду кровь и дым от десятков погребальных костров, но, к счастью, дворец губернатора располагался выше того места, где, как догадался Октавий, проходила массовая казнь. Удивляясь своей физической выносливости, он с неменьшим удивлением понял, что может спокойно смотреть на последствия бойни. По крайней мере, хоть в этом смысле он ничем не отличается от других. Факт, который ему очень понравился. Болезненно опасаясь, что из-за хрупкой внешности все сочтут его хилым неженкой, он также боялся, что вид и запах крови лишат его мужества, но этого не произошло.

В фойе дворца сидел молодой человек в военном платье, явно облеченный обязанностью фильтровать посетителей. Часовые снаружи, глядя на богатое убранство личного экипажа Октавия, без возражений пропустили его. Но этот юноша не собирался быть таким услужливым.

— Да? — рявкнул он, глядя из-под густых бровей.

Октавий молча уставился на него. Вот это солдат! Именно таким Октавий хотел бы быть сам, но никогда не будет. Когда малый поднялся, Октавий увидел, что ростом он с Цезаря, что его плечи как два холма, а шее, толстой и жилистой, позавидовал бы и буйвол. Но все это было ничем по сравнению с его лицом, поразительно привлекательным, но абсолютно мужским. Копна волос, кустистые черные брови, суровый взгляд глубоко посаженных карих глаз, тонкий нос, твердый рот и волевой подбородок. Мускулистые голые руки, кисти крупные, хорошей формы, пригодные как для грубой, так и для тонкой работы.

— Да? — снова спросил страж, но уже не так грозно и с улыбкой в глазах.

Александровский тип, подумал он про себя (слово «красавчик», по его мнению, было неприменимо к мужчинам). Но — поизящней, поизысканней, что ли.

— Прошу прощения, — сказал визитер вежливо, но чуть царственно. — Я с докладом к Гаю Юлию Цезарю. Я его новый контубернал.

— Из великих аристократов? — спросил солдат. — Тебе туго придется, когда он увидит тебя.

Октавий улыбнулся, вся царственность вмиг исчезла.

— О, он знает, как я выгляжу. Он сам меня запросил.

— Так значит, родич! И кто же ты будешь?

— Меня зовут Гай Октавий.

— Это мне ни о чем не говорит.

— А тебя как зовут? — спросил Октавий, ощущая растущую симпатию к стражу.

— Марк Випсаний Агриппа. Контубернал Квинта Педия.

— Випсаний? — переспросил Октавий, сдвинув брови. — Какое странное имя. Откуда ты родом?

— Из самнитской Апулии, но имя мессапийское. Обычно меня зовут Агриппа, по прозвищу.

— Что значит «рожденный ногами вперед». По твоему виду не скажешь, что ты хромаешь.

— С ногами у меня все в порядке. А что за прозвище у тебя?

— У меня нет прозвища. Я — просто Октавий.

— Ступай вверх по лестнице. Третья дверь налево.

— Ты не посмотришь за моими вещами, пока я их не заберу?

Вещи внесли. Агриппа с иронией их оглядел. Контубернал, а барахла больше, чем у иного легата. Кто же он в семье? Несомненно, какой-нибудь дальний кузен по браку. На вид ничего, не зазнается, но, похоже, довольно высокого мнения о себе. Определенно без воинской жилки. Если он и напоминал Агриппе кого-то, так это одного малого из истории о Гае Марии, некоего кузена Мария по браку, который был убит рядовым солдатом за заигрывания. Вместо того чтобы казнить солдата, Марий его наградил! Не то чтобы Агриппа того малого видел, но вообще.

Гай Октавий? Наверняка латинянин. В сенате много Октавиев, даже среди консулов. Агриппа пожал плечами и снова занялся списком казненных.

— Да, — ответил Цезарь на стук.

Суровое лицо его смягчилось, когда он узнал вошедшего. Положив перо, Цезарь встал.

— Мой дорогой племянник, ты сумел выдержать такой большой путь. Я очень рад.

— Я тоже рад, Цезарь. Жаль, что я пропустил сражение.

— Не жалей. В этом сражении я ничем не блеснул и потерял слишком много людей. Но я надеюсь, это не последняя моя битва. Ты хорошо выглядишь, но я пришлю Хапд-эфане, пусть осмотрит тебя для уверенности. На перевалах много снега?

— На Генавском — да, а на Пиренеях снег уже сошел. — Октавий сел. — Ты был очень мрачным, когда я вошел, дядя Гай.

— Ты читал цицероновского «Катона»?

— Эту злобную чушь? Да, она меня немного развлекла во время болезни. Надеюсь, ты ответишь ему?

— Этим я и занимался, когда ты постучал. — Цезарь вздохнул. — А Кальвин и Мессала Руф, например, считают, что отвечать не стоит. Все, что бы я ни написал, назовут мелочным. Так они говорят.