– Можешь ты поженить их до того, как Народное собрание приступит к выборам квесторов?

– Я это сделаю, – пообещал Цезарь.

Меньше, чем неделю спустя, Луций Корнелий Сулла и Юлилла отпраздновали бракосочетание по старинному обряду. Карьера Суллы была предрешена.

В каком ликующем настроении ожидал он первой брачной ночи! Он, который никогда по-настоящему и не думал, что обзаведется женой, семьей… Метробиуса Сулла прогнал еще до того, как предстал перед цензорами с прошением о вхождении в Сенат. Хоть и тягостным было расставание – мальчик любил его по- настоящему и горевал не на шутку – Сулла твердо решил навсегда распрощаться с такого рода удовольствиями. Ничто не должно было помешать его восхождению к славе.

Кроме того, он прекрасно знал, насколько дорога ему Юлилла. И не только потому, что она, казалось, приносила ему удачу. Но и любовью он боялся это чувство именовать. Любить кого-то? Любовь для Суллы была чувством, свойственным другим, низшего порядка людям. Это для них любовь – нечто, полное надежд и разочарований, то благородное, то низкое, почти грязное. Сулла не мог отыскать этого чувства в себе. Он был убежден, что любовь противоречит здравому смыслу, чувству самосохранения, просвещенности. Ему так и не суждено было понять, что его терпение, снисходительность в отношении порывистой, несдержанной жены – как раз свидетельство любви, в которой он нуждался. Терпение и снисходительность он считал добродетелями, ему не свойственными. Тот, кто не умеет понять самого себя, понять, что такое любовь – никогда не поднимется до высот духа.

Свадьба в семействе Юлиев Цезарей, как и полагалось, вышла чинной. Обряды, при которых довелось присутствовать Сулле прежде, отличались. Поэтому ему потребовалось немалое терпение, чтобы вынести пресноватое действо в доме Цезарей, не доставившее бывшему гуляке особой радости. Даже когда пришло время, за дверью его спальни не оказалось ни одного подвыпившего гостя, которого жениху пришлось бы, применив силу и пожертвовав временем, выдворить вон. Краткое путешествие от одного парадного входа до другого закончилось, и он поднял Юлиллу на руки – какая она была легкая, просто воздушная! – чтобы перенести ее через порог. Гости, которые их сопровождали, тут же исчезли из виду.

Так как юные девственницы никогда в жизни ему еще не попадались, Сулла не испытывал никаких дурных предчувствий по поводу предстоящего события. И не волновался ни о чем. Пусть ее гимен не тронут, все равно Юлилла созрела, подобно спелому персику, срывающемуся с ветки в пору урожая. Завороженно она наблюдала, как он снимает свою свадебную тунику и скидывает с головы венок из цветов. И сама сняла с себя все свои одежды, хотя ее никто не просил – одну за другой. Свадебные одежды кремового, огненного, шафранового цвета и семижды переплетенную шерстяную тиару, сама распутала все узлы и развязала все пояса.

Они разглядывали друг друга с полным нескрываемым интересом. Сулла – прекрасно сложенный, Юлилла – очень тоненькая, но гибкая, ни одной угловатой, вульгарной линии. Она первая сделала шаг навстречу, положила руки ему на плечи и с изысканно естественным и неожиданным сладострастием медленно приблизила свое тело к его телу, восхищенно вздыхая, когда его руки обняли ее и начали гладить ее по спине, то отрываясь, то возвращаясь, скользить по ее телу.

Он восторгался ее легкостью, ее акробатической гибкостью, с которой она отвечала ему, когда он поднял ее высоко над головой и позволил ей обвиться вокруг него. Ничего из того, что он делал, не пугало ее, она отвечала ему тем же. Ей хватило нескольких мгновений, чтобы научиться целоваться; и несмотря на это, все те годы, пока они были вместе, она не переставала этому учиться. Чудесная, прекрасная, пылкая женщина, мечтающая угодить ему, но и жаждущая, чтобы он доставил ей удовольствие. Вся – его. Только его! И это – навсегда, – думали они в ту ночь.

– Если ты хоть когда-нибудь посмотришь так на кого-нибудь другого, я убью тебя, – сказал он, когда они лежали на его кровати, отдыхая от любовных игр.

– Верю, – сказала она, вспоминая горький урок, данный ей отцом, главой семьи; теперь из-под отцовской власти она попала под власть Суллы.

Патрицианка, она не была и никогда не могла быть самой себе госпожой. Даже Никополис, Клитумна и им подобные находились в несравненно более выгодном положении.

Юлилла была довольно высока для женщины, а Сулла – мужчиной почти идеального среднего роста. Поэтому она могла своими длинными ногами обхватить его колени, с восхищением взирая на белизну его кожи, в сравнении со смуглым цветом своей.

– Рядом с тобой я выгляжу, словно сирийка, – сказала она, приложив свою руку к его.

– Я не такой, как все, – сказал он резко.

– И это хорошо, – засмеялась она, склоняясь к нему для поцелуя.

Настал его черед осмотреть ее – и увидеть, что, стройная, она еще напоминает мальчика. Одной рукой он быстро перевернул ее, бросив лицом на подушку, и любовался линиями ее спины, ягодиц и бедер. Прекрасно!

– Ты прекрасна, как мальчик, – сказал он.

Она попыталась вскочить, возмущенная, но он удержал ее.

– Как вам это нравится! Говоришь так, будто предпочитаешь мальчиков, Луций Корнелий! – это было произнесено с полной невинностью, с хихиканьем, заглушаемым мягкой подушкой, в которую она уткнулась.

– Ну, если бы не встретил тебя – пожалуй, предпочитал бы.

– Дурачок! – засмеялась она, принимая его слова за шутку, затем освободилась и взобралась на него, усевшись ему на грудь и поставив колени на его руки.

– За то, что ты сказал, ты можешь очень близко посмотреть на мою маленькую киску и сказать мне, похожа ли она хоть чуть-чуть на твое крепкое копье!

– Только посмотреть? – спросил он, притянув ее и усадив к себе на шею.

– Мальчик! – эта идея все еще забавляла ее. – Ты глупец, Луций Корнелий!

Впрочем она тут же забыла об этом, с восторгом открывая все новые и новые удовольствия.

Народное собрание, как и следовало ожидать, избрало Суллу квестором. Срок его службы должен был начаться не раньше пятого декабря: как и все личные квесторы, он заступал в должность одновременно со