настроение с переменой военного счастья.[922]
Любое требование – малое или большое, – выставляемое против равных себе до решения суда, притязает на порабощение.[923]
Вещи существуют для людей, а не люди для них.[924]
Рассудительность и полная казна важнее всего для военного успеха. [925]
Люди верят в истинность похвал, воздаваемых другим, лишь до такой степени, в какой они считают себя способными совершить подобные подвиги. А все, что свыше их возможностей, тотчас же вызывает зависть и недоверие.[926]
Признание в бедности – не позор, но позорно не стремиться избавиться от нее трудом.[927]
Невежественная ограниченность порождает дерзкую отвагу, а трезвый расчет – нерешительность.[928]
Оказавший услугу другому – более надежный друг, так как он старается заслуженную благодарность поддержать и дальнейшими услугами. Напротив, человек облагодетельствованный менее ревностен: ведь он понимает, что совершает добрый поступок не из приязни, а по обязанности.[929]
[Афины] – школа всей Эллады.[930]
Гробница доблестных – вся земля.[931]
Считайте за счастье свободу, а за свободу – мужество.[932]
При жизни доблестные люди возбуждают зависть, мертвым же (они ведь не являются уже соперниками) воздают почет без зависти.[933]
Та женщина заслуживает величайшего уважения, о которой меньше всего говорят среди мужчин, в порицание или в похвалу.[934]
Процветание города в целом принесет больше пользы отдельным гражданам, чем благополучие немногих лиц при всеобщем упадке.[935]
Добиваться тирании несправедливо, отказаться от нее – опасно.[936]
Страх отнимает память.[937]
Только взаимный страх делает союз надежным.[938]
Все люди склонны совершать недозволенные проступки как в частной, так и в общественной жизни, и никакой закон не удержит их от этого. Государства испробовали всевозможные карательные меры, все время усиливая их. (…) Со временем почти все наказания были заменены смертной казнью. (…) Однако и от этой меры преступления не уменьшились. Итак, следовало бы либо придумать еще более страшные кары, либо признать, что вообще никаким наказанием преступника не устрашить. [939]
Следует на насилие (…) отвечать насилием.[940]
… Война, учитель насилия.[941]
Большинство людей предпочитает слыть ловкими плутами, нежели честными глупцами.[942]
Стрелы ценились бы гораздо дороже, если бы умели отличать людей доблестных. (Ответ пленного афинянина на насмешливый вопрос победителя, были ли павшие в бою людьми доблестными.)[943]
Я упрекаю не тех, кто стремится к господству, а тех, кто слишком поспешно готов этому подчиниться. Ведь человек по своей натуре всегда желает властвовать над теми, кто ему покоряется.[944]
Будущее (…) исполнено неопределенности, но (…) эта обманчивость будущего (…) является величайшим благом.[945]
В человеческих взаимоотношениях право имеет смысл только тогда, когда при равенстве сил обе стороны признают общую для той и другой стороны необходимость. В противном случае более сильный требует возможного, а слабый вынужден подчиниться.[946]
Надежда по природе расточительна.[947]
Для тирана и для могущественного города, господствующего над другими городами, все, что выгодно, то и разумно.[948]
Если как враг я причинил вам столько бед, то я могу быть полезным другом. (Алкивиад – спартанцам.)[949]
Город – это люди, а не стены.[950]
Когда спартанский царь Архидам спросил Фукидида [представителя знатного афинского рода], кто лучше в кулачном бою – он или Перикл, тот ответил: «Право, не знаю; если даже я собью его с ног, он будет уверять, что не падал, убедит всех присутствующих и победит».[951]
Не должно гордиться случайными неудачами противника. Уверенность в себе следует питать тогда только, когда превзойдены планы его.
История – это философия в примерах.
Дальше всех уйдет тот, кто не уступает равному себе, сохраняет достоинство в отношениях с сильнейшим и умеет сдерживать себя по отношению к беззащитным.
