всеми дядюшками на руках и притом без Ливня! Очень правильное у тебя имя.

Он откинулся в кресле, слушал, что рассказывает ему Боб про стрижку овец, и, поскольку обязанности хозяина он взял на себя, а ей больше нечего было делать, Джастина с любопытством к нему присматривалась. Обычно она подмечала внешние особенности в новом лице с первого же взгляда, но порой эта зоркость ей изменяла и люди незаметно входили в ее жизнь и занимали там прочное место прежде, чем она успевала сделать первое важнейшее заключение об их облике. И тогда, бывает, пройдут годы, пока ей снова случится посмотреть на человека свежим глазом, как на незнакомого. Так смотрела она сейчас на Лиона. Всему виной, конечно, та первая встреча: среди этих кардиналов, испуганная, подавленная, она тогда только дерзила, стараясь придать себе храбрости. И успела заметить лишь самое очевидное — какой он крепкий и коренастый, какой смуглый, какие у него густые темные волосы. А когда он повез ее ужинать, случай для более точных наблюдений был упущен: он заставил ее увидеть уже не черты его лица, а своеобразную личность; она слишком занята была тем, что произносят его губы, чтобы смотреть, как эти губы очерчены.

И совсем он не урод, решила она теперь. Пожалуй, его облик вполне отвечает сути, в нем смешалось все самое хорошее и самое плохое. Словно в каком-нибудь римском императоре. Не удивительно, что он так любит Рим. Здесь его духовная родина. Широкое лицо, глубоко посаженные глаза, резко выступающие скулы, нос небольшой, но с горбинкой. Густые черные брови не повторяют изгиб глазницы, они совсем прямые. Черные и длинные-длинные, совсем девичьи ресницы, и чудесные темные глаза, а веки почти всегда приспущены и скрывают его мысли. Но лучше всего в этом лице рот — не слишком пухлый и не тонкогубый, не большой и не маленький, но на редкость красиво очерченный и как-то удивительно твердо сомкнутый; кажется, перестань Лион следить за собой, не сжимай он губы так плотно — и они выдадут все его тайны, и станет ясно, какой он на самом деле. До чего любопытно разбирать по черточкам лицо, которое уже так знакомо и которое, оказывается, совсем не знаешь.

Джастина очнулась от задумчивости, и оказалось, он внимательно смотрит, как она рассматривает его — чувство такое, словно на глазах вооруженной камнями толпы с тебя сорвали платье! Минуту он смотрел ей прямо в глаза широко раскрытыми, настороженными глазами, не то чтобы с изумлением, скорей испытующе. Потом спокойно перевел взгляд на Боба и спросил что-то вполне по существу насчет заболоченных земель. Джастина мысленно тряхнула себя за шиворот — не выдумывай лишнего! Но оказалось, это очень увлекательно — в человеке, который столько лет был просто другом, вдруг увидеть возможного любовника. И мысль эта ничуть не была противна.

У Артура Лестренджа было немало преемников, и с ними ее уже не разбирал смех. О, я прошла немалый путь после той достопамятной ночи. Только вот вопрос — продвинулась ли хоть на шаг? Это очень приятно, когда у тебя есть мужчина, и к черту рассуждения Дэна о том, что мужчина должен быть один- единственный. Я не собираюсь связать себя с одним-единственным, а потому не стану спать с Лионом — нет, ни за что. Слишком многое от этого изменится, и я потеряю друга. А друг мне нужен, необходим, без друга я не могу. Мне надо сохранить его, как я сохранила Дэна, пусть рядом будет мужчина, который физически ничего для меня не значит.

Собор этот мог бы вместить двадцать тысяч молящихся, так что тесно не было. Нет в мире другого храма божьего, в создание которого вложили бы столько времени, и раздумий, и гения; перед ним бледнеют языческие творения древних. Да, при сравнении они кажутся ничтожными. Столько любви, столько трудов. Базилика Браманте, купол Микеланджело, колоннада Бернини. Они прославляют величие не только Бога, но и Человека. Глубоко под этим confessio18, в крохотной каменной усыпальнице, погребен сам святой Петр; здесь короновали когда-то Карла Великого. Чудится, эхо давно отзвучавших голосов еще дышит в потоках льющегося снаружи света, давно неживые пальцы еще гладят бронзу лучей позади главного алтаря и ласкают бронзовые витые колонны baldacchino19.

Он лежит ниц на ступенях точно мертвый. О чем он думает? Быть может, его мучит неуместная в этот час боль оттого, что не приехала мать? Кардинал Ральф посмотрел сквозь слезы и понял — боли сейчас нет. Больно было прежде, да, конечно; без сомнения, больно будет потом. Но сейчас боли нет. Все в мальчике сосредоточено на этой минуте, на чуде. И все его существо полно Богом. Сегодня единственный, неповторимый день в его жизни, и только одно важно — дать священный обет, всю жизнь и душу свою посвятить Богу. Вероятно, ему это по силам, но многим ли это по-настоящему удалось? Только не кардиналу Ральфу, хотя он и поныне помнит, каким священным восторгом полон был он сам в час посвящения. Он страстно пытался отдать всего себя — и, однако, нечто утаил.

Нет, мое посвящение было не столь возвышенным, но в этом мальчике я все переживу заново. Он — истинное чудо, ведь это поразительно: он провел среди нас столько лет и, наперекор всем нашим страхам за него, не нажил ни одного недоброжелателя, не то что врага. Он всеми любим и всех любит. Ни разу ему не приходило в мысль, что это — редкий, исключительный случай. А ведь когда он попал к нам впервые, он был не столь уверен в себе; это мы дали ему уверенность, и, пожалуй, в этом наше оправдание. Многих здесь посвятили в духовный сан, тысячи и тысячи пастырей вышли из этих стен, но с ним все по-иному. О Мэгги! Ну почему ты не приехала, почему не увидишь, какой дар принесла ты Господу — дар, какого не мог принести я, потому что я сам отдан Господу? И наверно, потому-то он сегодня избавлен от боли. Потому что сегодня мне дана сила принять его боль на себя, избавить его от страдания. Я плачу его слезами, я скорблю вместо него. Так и должно быть.

Потом Ральф обернулся, посмотрел на дрохедских, они сидели бок о бок, на всех темные, непривычного здесь вида костюмы. Боб, Джек, Хьюги, Джиме, Пэтси. Свободный стул — Мэгги нет, потом Фрэнк. Единственная женщина из семьи Клири — Джастина, пламя волос притушено черным кружевным шарфом. Рядом с нею Лион. И полно незнакомых, но они всей душой разделяют сегодня чувства тех, кто приехал из Дрохеды. А для него сегодня все по-особенному, сегодня у него день необычайный. Едва ли не такое чувство, словно он отдает родного сына. Ральф улыбнулся, вздохнул. Что-то испытывает сейчас Витторио, посвящая Дэна в сан?

Быть может оттого, что ему сегодня так мучительно не хватало матери, на торжественном приеме, который устроили в его честь кардинал Витторио и Ральф, Дэн постарался прежде всего перекинуться хотя бы несколькими словами с Джастиной. В черной сутане, с белоснежной полосой над глухим черным воротом, он просто великолепен, подумала сестра; и, однако, ничуть не похож на священника. Скорее на актера в роли священника; но это пока не заглянешь ему в глаза. А в глазах и вправду какое-то внутреннее сияние, что-то его преображает, и понимаешь — он не просто очень красив, он единственный, другого такого нет.

— Ваше преподобие отец О'Нил, — сказала Джастина.

— Я еще с этим не освоился, Джас.

— Легко понять. У меня никогда в жизни не было такого чувства, как сейчас в соборе святого Петра, а уж каково это было для тебя — и представить не могу.

— Ну, наверно можешь, где-то внутри. Если б совсем не могла, из тебя не вышла бы такая прекрасная актриса. Но у тебя, Джас, это идет от подсознания, а в сознание прорывается только тогда, когда тебе самой нужно все осмыслить.

Они сидели вдвоем на диванчике в дальнем углу, никто не подходил и не мешал им.

Помолчав, Дэн сказал:

— Я так рад, что и Фрэнк приехал. — Фрэнк в эту минуту оживленно разговаривал с Лионом, никогда еще племянник и племянница не видели его таким. — У меня есть знакомый старик священник, давний беженец из Румынии, — продолжал Дэн, — он как-то совсем по-особенному говорит иногда о человеке «несчастный», с таким состраданием… Не знаю почему, но я всегда так говорю себе про нашего Фрэнка. А правда, Джас, почему это?

Но Джастина не признавала никаких уступок и обходов, ее поглощало самое главное.

— Я готова убить маму! — сказала она сквозь зубы. — Как она смела так с тобой поступить!

— Что ты, Джас! Я ее понимаю. И ты попробуй понять. Если бы это со злости или в отместку, мне стало бы горько, но ты же ее знаешь не хуже меня, ты и сама понимаешь, ничего такого нет. Я скоро съезжу в Дрохеду. Поговорю с ней, и тогда все объяснится.

— Наверно, сыновья терпеливей относятся к своим матерям, чем дочери. — Губы Джастины печально искривились, она пожала плечами. — Наверно, даже лучше, что я предпочитаю жить сама по себе, зато