несмотря на то что профессор привык жить как в сказке, под его депрессией и сибаритством скрывалась стальная воля.
— Моим сыновьям запрещено входить сюда, — сказал он. — Когда они были младше и дверь в подвал не запиралась, они устроили здесь разгром. Буквально все разнесли! На ремонт у меня ушло четыре года. Они разбили мне сердце.
На языке Кармайна уже вертелось резонное возражение: с тех пор мальчики повзрослели и теперь наверняка отнесутся к поездам с должной почтительностью, но лезть в семейные дела Смита он не стал.
— Как же вы дотягиваетесь до середины стола? — спросил он, щурясь от яркого света. — Ставите какие-нибудь мостки?
— Нет, лезу под стол. Он состоит из отдельных маленьких частей. Специалист по гидравлике установил здесь систему, благодаря которой я могу поднять нужную секцию и передвинуть ее к краю стола, в удобное для меня место. Впрочем, чистить дорогу приходится гораздо чаще, чем чинить. А когда я перехожу с дизельных на паровые двигатели, просто подвожу поезд к краю — видите?
«Суперчиф» миновал несколько развязок, где остальные поезда притормаживали или сворачивали в сторону, и остановился возле края стола. Кармайн почти услышал лязг колес и шипение тормозов.
— Можно мне взглянуть на вашу гидравлическую систему, профессор?
— Пожалуйста. Вот возьмите, под столом темно. — И профессор подал ему ручной фонарик.
Пространство под столом заполняли поршни, цилиндры и стержни, но сколько Кармайн ни ползал среди них на четвереньках, не нашел ни люка в полу, ни тайников в столе. Пол был бетонным, очень чистым, и увлечение поездами никак не вязалось с пристрастием к юным девушкам.
Вспоминая детство, Кармайн с радостью провел бы остаток дня в гостях у Смита, но едва убедился, что в подвале нет ничего, кроме поездов, он решил уйти. По просьбе Кармайна Элиза провела его по всему дому. Единственным предметом, которого она, по-видимому, стеснялась, оказался хлыст с размочаленным концом, лежащий на стенной панели в гостиной. «Значит, Смит лупит сыновей, притом без жалости. Ну что ж, — рассудил Кармайн, — мой папаша, злобный коротышка, тоже был не прочь вбить мне ума в задние ворота, пока я не вырос и не научился отбиваться. После этого вынести муштру армейских сержантов оказалось проще простого».
От Смитов он отправился к живущим неподалеку Понсонби, но дома никого не застал. В открытом гараже стоял алый «мустанг», а «универсал», который Кармайн часто видел на стоянке возле Хага, отсутствовал. Как ни странно, есть еще в мире люди, которые предпочитают водить кабриолеты с восьмицилиндровыми двигателями! Сначала Дездемона, теперь вот Чарлз Понсонби. Должно быть, сегодня он уехал на «универсале», в котором хватало место и сестре, и ее собаке-поводырю.
Навещать Полоновски Кармайн передумал. Он остановился у телефонной будки и позвонил Марчиано.
— Дэнни, отправь кого-нибудь на север штата, к охотничьему домику Уолтера Полоновски. Если он там с Мэриен, не тревожьте их, но если Уолтер один или его там вообще нет, пусть ребята осмотрятся — главное, чтобы Полоновски не вспомнил про ордер на обыск.
— Что скажешь по поводу гротонского похищения, Кармайн?
— Это определенно наш старый знакомый, но доказать это будет нелегко. Он изменил своим привычкам, будто с нового года решил начать все заново. Поговори с Патриком, как только он вернется. Я объезжаю дома «хагистов»… Да не паникуй ты! Просто проверяю, дома ли они. И если дома, прошу разрешения осмотреть подвалы и чердаки. Дэнни, видел бы ты, что в подвале у Смита! Блеск!
Из той же будки Кармайн попытался дозвониться Финчу, но у того никто не брал трубку. Форбсы пользовались службой передачи сообщений — вероятно, из-за многочисленных пациентов. Воркующим голосом телефонистка известила Кармайна, что доктор Форбс уехал на выходные в Бостон, и назвала его бостонский номер. Звонок Кармайна вызвал у Аддисона Форбса явное раздражение.
— Я только что узнал, что похищена еще одна девушка, — сообщил Форбс, — но я тут ни при чем, лейтенант. Мы с женой привезли нашу дочь Роберту. Ее только что положили в акушерский стационар.
«Подозреваемых все меньше», — подумал Кармайн, повесил трубку и вернулся к «форду».
Уже в Холломене, свернув на Сикамор-стрит, он решил выяснить, как проводит праздники Тамара Вилич.
Разглядев, кто стоит за застекленной дверью, Тамара распахнула ее и предстала перед гостем в неожиданном наряде: струящемся, из прозрачного алого шелка, с высокими разрезами на бедрах, немыслимо сексуальном и не оставляющем никакого простора воображению. «Она из тех женщин, которые не любят носить белье, — понял Кармайн. — Эксгибиционистка».
— Похоже, вам не повредит чашка кофе. Заходите, — с улыбкой пригласила она. Алое одеяние придавало ее хамелеоньим глазам красноватый отблеск.
— У вас уютно, — заметил Кармайн, оглядевшись по сторонам.
— Довольно избитый, и потому неискренний комплимент, — оценила она.
— Считайте, что он был сказан из вежливости.
— Побудьте пока здесь, а я сварю кофе.
Тамара удалилась на кухню, предоставив Кармайну возможность без помех изучить интерьер. Она предпочитала ультра-модерн: ослепительные краски, качественную кожу, хром и стекло вместо дерева. Но на мебель Кармайн почти не обратил внимания: его поразили картины. На самом видном месте красовался триптих. На его левой панели обнаженная особа малинового цвета, с гротескно уродливым лицом стояла на коленях в позе преклонения перед напоминающей фаллос статуэткой. На центральной панели она лежала на спине, широко раскинув руки и сжимая статуэтку в левой руке, на правой — использовала статуэтку в эротических видениях, и ее лицо разлеталось на куски, как от разрывной пули.
Кармайна передернуло от отвращения, и он выбрал место, откуда отвратительная мазня была не видна.
Остальные картины пронизывал скорее дух насилия и гнева, нежели непристойности, однако ни одну из них Кармайн не повесил бы у себя дома. Слабый запах масляной краски и скипидара подсказывал, что автор полотен — Тамара. Но что заставило ее выбрать именно эти сюжеты? Гниющий труп мужчины, повешенного за ноги, почти нечеловеческое, оскаленное и слюнявое лицо, стиснутый кулак, между пальцами сочится кровь… Чарлз Понсонби мог бы одобрить их, но, с точки зрения Кармайна, глаз которого был достаточно наметанным, техника Тамары оставляла желать лучшего. Нет, такой разборчивый знаток, как Чак, не проявил бы к этим полотнам никакого интереса. Они служили лишь одной цели: оскорблять взгляд.
«Либо она больна, либо еще более цинична, чем я предполагал», — подумал Кармайн.
— Нравятся мои работы? — спросила вернувшаяся Тамара.
— Нет. По-моему, это бред.
Запрокинув голову, она весело расхохоталась.
— Вы превратно поняли мои мотивы, лейтенант. Я пишу вещи, спрос на которые есть в определенных кругах. Увы, техникой я владею не так хорошо, как настоящие мастера, вот мне и приходится продавать в основном сюжеты.
— Иными словами, сбывать свои работы за бесценок. Я прав?
— Да. Но надеюсь, когда-нибудь я смогу зарабатывать живописью себе на жизнь. Настоящие деньги приносят литографии, выпущенные ограниченным тиражом, а этой техникой я вообще не владею. Мне надо учиться, но это непозволительная роскошь.
— Все еще расплачиваетесь за растрату в Хаге?
Развернувшись как пружина, она молча скрылась на кухне.
Ее кофе оказался отменным; Кармайн с жадностью опустошил чашку и закусил свежайшим яблочным пирогом.
— Как я понимаю, этот дом принадлежит вам, — взбодрившись, перешел он к делу.
— Выясняете, как мы живем?
— Именно. По долгу службы.
— Тем не менее вам хватает наглости оценивать мои работы. Да, — продолжала она, поглаживая
