лорд главный палач в тупике?
— Это зависит от ряда причин, — настороженно ответила она.
— Каких?
— От количества возможных последствий, лейтенант.
— Ну, пока вы занимаетесь подсчетами, может быть, будете звать меня Кармайном? А я вас — Дездемоной?
— Имена предназначены для друзей, а ваше приглашение я расцениваю как вызов на допрос.
— Значит ли это, что я вправе звать вас Дездемоной?
— Не вправе, но можете звать.
— Отлично! Итак, как насчет ужина, Дездемона?
Она откинулась на спину стула и смежила веки, вспоминая, какое впечатление на нее произвела спокойная властность этого человека.
— Хорошо, пусть будет ужин.
— Когда?
— Сегодня, если вы не заняты, Кармайн.
— Великолепно. Какую кухню предпочитаете?
— Самую простую — старую добрую шанхайскую.
— Меня вполне устраивает. Я заеду за вами в семь.
Ну разумеется, этот мерзавец знает, кто где живет!
— Нет, благодарю. Лучше встретимся на месте. Куда мы идем?
— В «Синий фазан» на Сидар-стрит. Знаете это заведение?
— Да. Там и встретимся — в семь.
Он повесил трубку, не добавив ни слова. Сразу после этого разговора в дверях появился доктор Чарлз Понсонби, и Дездемоне пришлось решать его проблемы. Оставшись одна, она принялась обдумывать план — не обольщения, а поединка. Да, легкая словесная пикировка с выпадами и отражениями была бы очень кстати! Как ей недостает таких развлечений! Здесь, в Холломене, она как в изгнании и занята только пополнением банковского счета, чтобы поскорее покинуть эту огромную чужую страну, вернуться на родину и вновь окунуться в привычную жизнь. Деньги не самое главное, но если их нет вообще, любое существование покажется гнетущим. Дездемона мечтала о квартирке в зеленом районе Стрэнда с видом на Темзу, о работе консультанта в нескольких частных клиниках Лондона. Правда, Лондон она знала так же плохо, как и Холломен, но последний считала чужбиной, а первый — центром Вселенной. Пять лет, еще пять лет, а потом — прощай, Хаг и Америка. С отличными рекомендациями она без труда найдет работу. Вдобавок ее будет поддерживать внушительная сумма на банковском счету. Вот и все, что ей нужно от Америки. «Можно вывезти англичанку из Англии, — думала она, — но невозможно вытравить Англию из англичанки».
На работу и с работы она всегда ходила пешком — эта физическая нагрузка устраивала ее, путешественницу по натуре. Кое-кто из коллег считал подобные прогулки опасными, но Дездемона ничуть не боялась, хотя ее путь пролегал через Яму. Со своим ростом, спортивной походкой, уверенным видом и отсутствием бумажника она вряд ли могла стать жертвой. И потом, за пять лет она наизусть изучила всех, кто попадался ей по дороге, и хотя ни с кем так и не познакомилась, многих приветствовала дружелюбным взмахом руки.
С дубов уже осыпались листья. Сворачивая на Двенадцатую улицу, чтобы пройти еще квартал и выйти на Сикамор, Дездемона утопала ногами в опавшей листве, которую еще не успели убрать. А вот и он! Сиамский кот, который всегда запрыгивал на столбик ограды, чтобы поздороваться с ней. Дездемона остановилась, чтобы приласкать его. За ее спиной смолкли чьи-то шаги, их звук продлился всего долю секунды после того, как утихли ее собственные. От неожиданности Дездемона обернулась, по спине побежали мурашки. Только этого ей не хватало после пяти лет мирной жизни! Но поблизости никого не было, разве что преследователь спрятался за ближайшим дубом. Дездемона двинулась дальше, постоянно прислушиваясь, и, пройдя шагов двадцать, внезапно остановилась. Шорох за спиной опять задержался на полсекунды. На лбу Дездемоны выступила испарина, но она продолжала идти как ни в чем не бывало, свернула на Сикамор-стрит и, к собственному удивлению, последний квартал до дома преодолела почти бегом.
Просто смех, Дездемона Дюпре! Смешно и глупо. Это был ветер, крыса, птица, какое-нибудь мелкое и незаметное существо.
Поднявшись на тридцать две ступеньки, она дышала так тяжело, словно бежала или лестница стала длиннее. Первым делом она заглянула в корзину для шитья, но к ней никто не прикасался. Вышивка лежала на своем месте.
Элиза Смит приготовила на ужин любимое блюдо Боба — свиные ребрышки с салатом и горячим хлебом. Ее заботило душевное состояние супруга. С тех пор как произошло убийство, он стал мрачным, раздражительным, критиковал то, чего обычно не замечал, порой настолько погружался в свои мысли, что не видел и не слышал ничего вокруг. Элиза всегда знала об этой стороне натуры мужа, но поскольку у него была и блестящая карьера, и эти причуды в подвале, и прекрасная семья, она не сомневалась, что раздражительность никогда не будет доминировать в его характере. Трагедию с Нэнси он пережил — поначалу, конечно, было нелегко, потом стало полегче. А что может быть хуже?
Газеты и телевидение уже перестали трезвонить о Коннектикутском Монстре. Но Бобби и Сэм в своей престижной частной школе просто купались в лучах славы и гордились, что их отец работает там, где нашли труп. Они не понимали, почему дома им запрещают даже заикаться об этом.
— Пап, как думаешь, кто это сделал? — в очередной раз спросил Бобби.
— Не смей, Бобби, — одернула его мать.
— По-моему, Шиллер, — заявил Сэм, обгладывая ребрышко. — Зуб даю, он был нацистом. С виду — вылитый фашист.
— Тихо, Сэм! И вообще хватит об этом, — потребовала Элиза.
— Слушайтесь маму, мальчики. С меня довольно, — сказал профессор, почти не притронувшись к еде.
Разговор на время прекратился: мальчики жевали оставшиеся ребрышки, хрустели румяной хлебной корочкой и выжидательно поглядывали на отца.
— Па-ап, ну пожалуйста! Скажи, кого ты подозреваешь, — снова заканючил Бобби.
— Шиллер-киллер! Шиллер-киллер! — запел Сэм. — Ахтунг! Зиг хайль! Ихь хабе айн тигр в майн танк!
Роберт Мордент Смит положил обе ладони на стол, оттолкнулся и поднялся на ноги, а затем указал на пустой угол просторной комнаты. Бобби икнул, Сэм захныкал, но оба покорно поднялись и направились туда, куда указал отец, на ходу закатывая штанины выше колен. Смит взял длинный хлыст с размочаленным концом с обычного места — выступа панели, повернулся к мальчикам и ударил по икре Бобби. Он всегда наказывал Бобби первым, потому что Сэм так боялся хлыста, что мучился сильнее, видя, как вздрагивает Бобби. От первого удара на коже вспухли красные полосы, за ним последовало еще пять, но Бобби продолжал хранить мужественное молчание. Сэм уже подвывал от ужаса. Еще шесть ударов по другой икре Бобби — и наступила его очередь. Несмотря на вопли, удары были такими же хлесткими и жгучими, как те, что получил Бобби. С точки зрения отца, Сэм был трусом. Девчонкой.
— Отправляйтесь в постель и порадуйтесь тому, что живы. Не забывайте, что такое везение выпадает не каждому. И чтобы впредь без этих глупостей, слышите?
— Ну Сэм еще куда ни шло, — сказала Элиза, когда мальчики удалились, — ему всего двенадцать. Но напрасно ты бьешь четырнадцатилетнего Боба. Он уже сейчас крепче тебя. Когда-нибудь он тебе отомстит.
Вместо ответа Смит направился к подвальной двери, с ключами от которой не расставался.
— И незачем так старательно запираться! — крикнула ему вслед из столовой Элиза. — А если что- нибудь случится и ты мне срочно понадобишься?
— Так позови!
— Ну да, конечно, — пробормотала она, унося остатки ужина на кухню. — В таком грохоте ты и не
