это впечатление быстро пройдёт. Вопреки голосу рассудка, чтобы не нанести ущерба иностранному туризму, в открытой печати говорилось, что под завалами ещё могут оставаться живые. Тяжёлые горные машины, экскаваторы, просто лопаты ступенчато пробивались в завалы дни и ночи напролёт.
Ступени в глубину, где должен быть дом, нагибайтесь и делайте свою работу! Вот обломок балки! И вот — оторванная правая рука человека! Мы роем дальше, стальные лопаты выворачивают землю и натыкаются на знак: волосы. Человеческие волосы. Их вырыли. Всё спит. Только слишком уж много тут волос, если прикинуть по оценочному числу заваленных. Итак, пожалуйста, сейчас не время долго раздумывать, мы должны пробиваться дальше, к тем, кто нам уже ничего не говорит! Лица молодых сапёров и матёрых волков дорожного строительства становятся всё суровее. Волосы. Волосы. И там тоже: волосы! Если сжать их, как руку при рукопожатии, потянуть за них, как за верёвку, может, они и заведут нас в вечность, которую мы давно уже мечтали повидать? Их стали всё упорнее, всё дольше замалчивать. Работающие отчуждённо переглядываются и смущённо отказываются от привезённых горячих сосисок с горчицей и хлебом. Природа в известном смысле выиграла, но, может, мы могли бы подсмотреть хоть что-то из её выигрыша, уже найдены волосы примерно двух сотен людей, хотя здесь могла находиться лишь малая часть этого числа, а ведь это вам не пустяк, не грязь под ногтями человека, которого мы даже не знали, к сожалению! Начальник подразделения идёт в свою импровизированную конторку в наскоро сколоченном бараке, помечает себе что-то и снова выходит. Он не даёт никаких пояснений, их нет. Он налагает запрет на распространение информации, который нам, однако, не указ. Мы ему не верим, даже если он совсем ничего не сказал. Эксперт по чрезвычайным ситуациям, который тоже не обмолвился ни словом, будет назавтра представлен к награде, но его взгляд при этом будет каким-то отсутствующим.
Молодые солдаты срочной службы будут быстро, прямо-таки сломя голову, отстранены от работ. Теперь эту службу несут старшие и опытные рабочие. Местность огорожена на большой территории. Больше я ничего не знаю.
В одном тайном протоколе, который поэтому и я не читала, якобы написано, что ещё одна из мелких странностей (что же тогда считать крупными?) этих редкостных горных работ состояла в том, что в засыпанном доме было найдено большое количество мёртвых, которые, по общему заключению патологов, были умершими уже давно, частью очень давно, до того момента, как их завалило селем. Ну-ну, разве можно говорить такие необдуманные вещи! Такого просто не бывает. Этот пансионат, в конце концов, не кладбище братских могил! Господа из города вдруг оказались тут как тут и принялись рыться — в своих парках и прочных ботинках — в земле, обломках и осколках. Они быстро вошли во вкус. Но то, что они после этого представили общественности, звучало скорее скупо. Такие люди неохотно говорят о том, что им нечего сказать. И тем не менее никто из них не забыл того, что видел.
Ещё одна заметка на полях, где живём мы, ручные, и ещё более ручных (надеемся!) держим у себя дома в качестве лучших друзей: стоп, что здесь написано? МЫ НЕ ПСЫ ЧУЖЕЗЕМНЫЕ? Нет, здесь написано: МЫ НЕ ПСЫ, НАМ НЕ ВЧУЖЕ ЗЕМНОЕ. Итак: километрах в сорока от места катастрофы, в больнице окружного города Мюрццушлага, в то же самое время, когда обширное пространство Штирии оказалось под селевыми завалами, 53-летняя Карин Ф. умерла от тяжёлых увечий, полученных в автокатастрофе при столкновении автобуса с голландскими туристами и микроавтобуса на штирийской стороне Нижних Альп. Мать умершей, получившая в этой катастрофе лишь небольшие повреждения, находилась на момент природной катастрофы в пансионате «Альпийская роза» и поэтому относится к числу жертв ужасных предположений. Голландские туристы смогли вернуться на родину, воспользовавшись дополнительным транспортом.
