вовремя являлись к столу. Нет смысла спрашивать меня. Я этого тоже не знаю.) Есть и такие, кто этих серьёзных молодых людей, да, которые с веточками эдельвейсов за лентой шляпы, вообще не видел. Наверно, эти молодые туристы как раз восходят сейчас на высоту Файч, если уж к нам сюда заглянули такие неисправимые, не желающие признать свои ошибки, но всё же любопытные люди. Альпинисты любят быть среди своих, как будто все они основаны на обоснованном повторении и от века знают здесь всё. Но эти молодые туристы были одеты так странно, что просто должны были бросаться в глаза, во имя отца и сына, нет, я верю в другое имя, под которым они у нас значатся как враждебный род, на который мы обрушились, как штормовой ветер. Максимум четверо существ из этого поколения допущены до нашего восприятия, и мы должны позаботиться о том, чтобы не они представляли совершенного человека, а мы. Вот они сидят на своей скамье и играют в совершенно захватанные карты. В дождь даже они, постоянно странствующие, не осмеливаются выйти наружу. Должно быть, они свалились с четвёртого света. И поскольку они не находят места для соскока, то снова заглянули к нам, всё равно мы всегдашние соглядатаи. Что тут скажешь. Вообще-то, этот Эдгар Гштранц — где его доска, где его долото? — хотел бы разделить тело Гудрун Бихлер, чтобы обследовать её двойной вход, уж это бы его заинтересовало, но не очень. Можно было бы взбежать вверх через две ступени и перелистать её, и, может, проснулось бы что-то напряжённое, и развилось бы, неважно, можно пить пересоленное молоко жизни, но лучше оставить его нетронутым. Эдгар кивает Гудрун, небрежно поднимает руку, вот он уже и миновал её. Она не оглядывается ему вслед, этим она могла бы себя уронить. В то время, которое ещё остаётся, скажем большой собаке, которая живёт при этом доме, запоздалое прощай, вчера она просто упала и сдохла, ни одна душа не знает почему.

Хозяйка, которая из здешних мест, уже беспокоится, ей знакомо коварство и низость этой горной местности лучше, чем её гостям. Воды-то сколько набежало! И такое множество новеньких в доме. Как они отсюда выберутся, если снесёт мосты, до этого недолго, опоры уже подломились. Берег хоть и укреплён мешками с песком, но если дождь ещё продержится… На сей раз они, наверное, закроют государственную трассу. Надо послушать, что скажут по радио. Хозяйка крутит ручку, но слышит только рваный шум, тонущие в нём голоса, которые, подняв вверх свои голосовые планки, будто взывают о помощи, странно. Смешанный голосовой салат по радио, ничего вразумительного, за что бы можно было ухватиться, и скоро вы больше ничего не услышите и обо мне. В телевизоре, во всём помещении вдруг вырубился ток. Стало темно. Что случилось? Лес! Лес. Хозяйка спешно идёт к двери. Если радио больше ничего не может сказать ей про погоду, она пойдёт и сама лично на неё посмотрит. Она нажимает на ручку двери и выходит из дома, ветер чуть не вырвал её из одежды, ей пришлось упереться в грудь порыва, и это ещё под навесом крыльца. Каково же дальше, на открытом пространстве! Хозяйка спускается на три ступеньки, выходит из сеней туда, где прорвало воду с неба, густая, подстриженная живая изгородь, там, где давеча замертво упала собака, гнётся, как тонкая жесть, но в ней странным образом не возникает пробелов, подтянутая шпалера живой изгороди хоть и гнётся, нет, скорее как край сырой глиняной чаши на гончарном круге, если на него слегка надавить пальцем. Падение ливня, однако, не удержать никакой рукой. Должно быть, он сам пошёл искать свою дорогу.

Сель стремится сохранить, как следствие присущей ему динамики, направление своего толчка. Может оказаться, что он единым махом въедет прямо на откос. Только под давлением напирающих сзади масс основной поток вынужденно изменяет своё направление. Высокие скорости тоже несовместимы с работой селя по преодолению трения и с его разведочной деятельностью по бурению. Но скорость от 50 до 60 км в час всё же достижима. Этому дому не помогло, что он был построен в сторонке и на взгорке. Память о прежних катастрофах, наверное, сподвигнула строителя этого дома не возводить его совсем уж внизу, на дне долины. Но человек предполагает, а бог сидит за рулём и врубает рубильник. Мотивы для всего этого падения Он каждому из вас подыщет индивидуально, насколько я Его знаю. Он ведь даже к нам, урождённым местным, не приставил собственного ангела, который смог бы нас хранить.

Хозяйка ещё мечется по двору, когда до неё доносится грохот и топот, словно от страшного воинства, потом только трубный, оглушительный гул, потом вой, вой, вой. И вот уж её собственный дом пошёл против неё. Это не дом, это, вообще-то, нечто пошло против дома, а не против неё, его хранительницы. Но наконец-то и она тоже дома.

ЛЮДИ ЛЮБЯТ ПОРЫТЬСЯ в книге своей жизни, иногда они пытаются быстренько покончить с ещё не законченной главой, но по большей части им это не удаётся. Тогда они часто испытывают соблазн тут же начать новую главу, не закончив старую. Такой ошибки я не сделаю. Надо когда-то и кончить, как говорит господин политик и потом, помедлив, отмерив по своей мере и выдержав дистанцию приличия в два часа, другой говорит ровно то же самое, но по-другому. Два часа после этого выдерживает и этот господин, но потом окончательно кончает. Однако тех, с кем он кончает, не спрашивают. Что мною движет, к концу, который уже так давно позади, всё надставлять и надставлять что-нибудь, чтобы я могла дотянуться до этого хотя бы кончиками пальцев? Кто ещё захочет натянуть на себя это платье? Хотят-то многие, но оно им не подходит. Может быть, я действительно сделала подол слишком длинным. Никто не дотягивает по росту, чтобы это платье оказалось впору. Этот башмак, что лежит вон там, окровавленный, тоже тогда пусть наденет кто-нибудь другой!

Сколько бед может натворить половодье, но ему не сравниться по опустошениям с катастрофами селя. Целые селения по крыши тонули в грязи и камнях, сносило дома, разрушались культуры. Многие горные селения были залиты селевыми потоками так высоко, что первые этажи потом становились подвалами, поскольку после наводнений уже не было возможности убрать весь осевший материал. Так, например, после катастрофы Шмиттенбаха в 1737 году приходится спускаться в церковь Целль-ам-Зее на несколько ступенек вниз, а ведь изначально церковь стояла на пригорке. Или: в 1567 году после ливней Зайдльвинкельбах вдвоём с разъярённым селем обрушились на селение Луггау, разрушили тридцать домов и утопили в грязи сотню человек.

Так что мы можем счастливо поглядывать в зеркало, радуясь, что на сей раз оказались не среди мёртвых этой страны, что видно по тому, что мы можем смотреть в зеркале себе в лицо, а не в чистое Ничто.

Пансионат «Альпийская роза» в так называемом Штирийском Тироле (речь идёт, собственно, не о селении, а скорее о месте, скоплении обособленных хижин и одном большем застроенном участке, который давно уже использовался в качестве пансионата для приезжих) вместе со всеми людьми, животными и персоналом, который жил за счёт туристов, из-за воды, которая вырвалась из могильной тесноты закупоренного Вильдбаха, был вначале отменён, потом отложен и в конце концов завёрнут и завален. Это действительно увенчало этот катастрофический год. Вначале наводнения, обрушения размытых дорог (работы по санированию ещё не завершены и наполовину, повсюду раскиданы группки в жёлтых спецодеждах, они гребут, засыпают, разравнивают, сшивают из лоскутов, делают ещё не знаю что, и, должно быть, уже планируются новые работы: все добровольные пожарные дружины и несколько инженерно-сапёрных подразделений австр. армии введены в постоянное действие. Не пропустите наш специальный репортаж в 18 часов!), буреломы, разрушенные опоры мостов, и теперь мы можем все разом покрыться тёмными платками, ибо смертельные случаи не прекращаются. Сель веером распустился на несколько отдельных рукавов, расстелившись во всю ширь. Чтобы его быстрота поутихла. Твёрдый материал остался лежать, причём как раз на пансионате «Альпийская роза», который теперь находится внутри каменистых масс, но совсем не в том месте, где был когда-то построен. Отложить не значит отменить, но этот был и отменён, и отложен. К счастью, долина в этом месте расширилась, так что сель нашёл, где ему спокойно разгуляться. Если бы он застрял в низовьях, как это уже случалось раньше, когда Вильдбах ещё тёк по своему изначальному руслу (тогда навсегда накрылись, должно быть, пять усадеб вместе со всем инвентарём), то мог бы учинить ещё большие опустошения, да, и не поздоровилось бы всему местечку К.!

Работы по расчистке завалов затянулись на несколько дней, надежды наткнуться на живых вскоре иссякли. Под впечатлением происшедшего глава страны всячески божился по телевизору руководителю ведомства по чрезвычайным ситуациям никогда больше не строить дома там, где природа их не хочет. Но