— Нет, это я знаю, а вы узнаете сейчас, — со знакомой Анне и всегда пугавшей ее твердостью произнес Корф. — Вы помните, что случается с беглыми крепостными? Отлично! Тогда я предлагаю вам сделку: я дам вольную Никите, а вы останетесь здесь в том же качестве, что и всегда. Я обещаю и даю слово чести, хотя и лишен ныне возможности дать вам слово офицера, что в вашей жизни ничего не изменится. Но только ради доброго имени моего отца! Я не хочу, чтобы кто-нибудь мог сказать, что барон Корф дурачил всех, выдавая крепостную за свою воспитанницу благородных кровей.

— Но вы же обещали Ивану Ивановичу…

— Я обещал ему позаботиться о вас, но не освобождать. Эта честь достанется Никите. Или он будет наказан, а вы — опозорены и арестованы. Выбирайте! И времени на размышления у вас нет.

Анна обернулась к гробу и зашептала:

— Господи! Вразуми меня! Укрепи меня! Дядюшка! Только ради вас!

И вдруг почудилось — Иван Иванович улыбнулся ей! Словно ветер прошелестел — пламя свечей изогнулось и снова запылало с еще большей силой.

— Я согласна, — кивнула Анна.

— Хорошо. Ступайте к себе! И помните — однажды я просил вас оставить Репнина в покое. Будьте благоразумны и не давайте мне повода наказывать вас. Отец, теперь ты будешь доволен!.. Да, хочу, чтобы вы знали, Анна, я прекрасно понимаю, кто такой Карл Модестович, но считаю, что, пока мы не можем доказать его вину, ему лучше быть у меня на глазах. В бегах он нам не подвластен, а я не хочу терять возможность расквитаться с убийцей моего отца.

Корф вышел из церкви, Анна не смогла последовать за ним. Силы оставили ее — она села на скамеечку подле гроба барона и зарыдала.

Утром к Корфам съехались почти все приглашенные на спектакль три дня назад. Не появилась только Долгорукая. Забалуев, выражая свои соболезнования, сказал, что княгине нездоровится. Смерть барона подействовала на Марию Алексеевну удручающе, и у нее случилась мигрень.

В небольшой домашней церкви Корфов места всем не хватило — крепостные, обожавшие своего барина, толклись у входа. Внутрь попали только Варвара, Никита да Модестович с Полиной, которая держалась за управляющим, как нитка за иголочкой. Никита плакал, никого не стесняясь. До начала панихиды Владимир собрал дворовых и сообщил, что в память об отце объявляет о решении даровать вольную одному из своих крепостных. По легкому шуму, пробежавшему после прозвучавшего имени Никиты, Корф понял, что эти люди ожидали услышать другое имя. А потом еще и Никита упал ему в ноги и стал просить обменять его свободу на вольную для Анны. Корф страшно рассердился и приказал ему взять документ, в противном случае пообещал наказать Анну.

— За что, барин?! — воскликнул Никита.

— Если своего ума не хватает — спроси у нее! — отрезал Корф.

Прибежавшая Анна умолила конюха вольную взять, и народ разошелся, пересказывая и пересуживая произошедшее.

В церкви Анна стояла у гроба чуть поодаль от Владимира, и рядом с ней Корф увидел Репнина. Поначалу он нахмурился, но Анна была так сдержанна и убита горем, что он, в конце концов, перестал обращать на это соседство никакого внимания.

— На кого ж ты покинул нас, батюшка! Погубили тебя ироды… — тихонечко причитала Варвара.

— Наш молодой барин слишком великодушен, раз ты до сих пор еще не в остроге. Но сколько ни притворяйся, а мы оба знаем, кто убил барона, — прошептал на ухо Анне только отошедший от гроба барона Карл Модестович.

— Известно, что в остроге должна быть не я, — так же тихо ответила Анна, и слезы снова навернулись ей на глаза.

— И не страшно вам, Карл Модестович, перед очами Божьими появляться? — вполголоса укорил его Репнин. — А вы, Аня, не расстраивайтесь. Не доставляйте ему такого удовольствия. В скором времени, я уверен, он непременно сделает ошибку. А мы поймаем его — и на слове, и на деле. Обещаю вам!

— Благословен Бог наш едино и присно и во веки веков… — пробасил отец Павел.

— Аллилуйя! — запел хор корфовских крепостных.

— Аллилуйя! Аллилуйя! Помилуй раба своего… Помилуй раба своего… Имя твое Аллилуйя. Помилуй мя. Во саду любящих имя твое. Аллилуйя. Аллилуйя!..

Но неожиданно к хору голосов присоединился еще один — надтреснутый, ведьмачий.

— Бедный мой мальчик… один ты остался…

Присутствующие в церкви разом обернулись на этот голос. В церковь вошла Сычиха. Она выглядела ужасно — волосы, растрепаны, глаз безумный, речь бессвязная.

— Убирайся вон! Немедленно! — страшно закричал Владимир, бросаясь на Сычиху с кулаками, но остановился, словно завороженный ею.

— Что уставились? — Сычиха обвела собравшихся взглядом. — Прощаться пришли? Или злобу тешить?

— Батюшка! — Владимир очнулся и кинулся к отцу Павлу, который в растерянности замер с кадилом у гроба. — Эта женщина не должна здесь находиться! Своим присутствием она оскверняет святое место! Сделайте что-нибудь! Уйди, подлая, слышишь, уйди!

— Никуда я не уйду, — грозно сказала Сычиха.

— Хорошо! Тогда уйду я!

— Володя, ты в своем уме? — Репнин попытался остановить его. — Ты не можешь сейчас уйти!

— Оставь меня! — Корф вырвался из его рук и выбежал из церкви.

Сычиха проводила его с недоброй улыбкой и затем подошла к гробу барона. Она низко склонилась над умершим и что-то долго шептала ему в полной тишине. Наговорившись, она сняла дорогой перстень с пальца и положила его на грудь барону.

— Слетелись, стервятники… — снова обернулась она к скорбящим. — Звери дикие, пиявицы болотные, Божий храм поганите! Расползайся злое змеями! Сгинь! Сгинь… В огне не горит, в воде не тонет! Зло…

Каждый, к кому она подходила, вздрагивал и старался в глаза ей не смотреть.

— Что ждет тебя в этой жизни, милая… — Сычиха подошла к Анне. — Много горя, но и много радости. Сейчас над тобой тучи черные. А ты не бойся. Совсем худо будет, а ты не страшись. Найдешь тогда любовь, которую ищешь. Она совсем рядом… Притомилась я нынче. Не хочу больше видеть эти злые лица.

— Идемте, я вас провожу, — ласково сказала Анна и взяла ее под руку.

— Спасибо тебе, дитя мое. Звери, звери дикие…

Анна вывела Сычиху из церкви. Отец Павел истово перекрестился и стал продолжать.

— Душа его во благих водворится и память его…

Один за одним проходили перед бароном люди и ставили свечки — Репнин, Забалуев, Соня Долгорукая, доктор Штерн, Оболенский, давеча приехавший навестить барона по его приглашению… Неожиданно к гробу припала безутешная Полина и возрыдала:

— Ох ты, батюшка наш! Ох, на кого же вы нас покинули? Как же мы без вас?

Варвара и Никита бросились ее от гроба оттаскивать и не заметили, как она ловко схватила оставленный Сычихой перстень и, что есть силы, зажала в кулаке…

После похорон Репнин принялся разыскивать Анну. Он видел ее на семейном кладбище, но издалека и в обществе все той же странной женщины. Потом Анна куда-то исчезла. Варвара сказала ему, что как будто бы Анна снова вернулась в церковь, и Репнин поспешил проверить — там ли она еще.

— Анна… — выдохнул он, — с вами все в порядке?

— Почему вы спрашиваете?

— Эта женщина, что приходила во время службы…

— Ее зовут Сычихой. Я и сама толком ничего не знаю о ней. Дядюшка когда-то позволил ей поселиться в своем лесу. С тех пор она живет там.

— Она ведьма?

— Нет, что вы! — улыбнулась Анна. — Она знает травы, умеет гадать. Девушки часто приходят к ней,