— Мне нравится о них разговаривать. Так же как я разговариваю с ними о тебе.

— Перестань, Уилма.

— Ладно, перестану. Скажи мне, какой ты. Слабый?

— Слабый, грешный и грязный.

— И тебе стыдно?

— Нет. Мне не стыдно.

— А должно быть стыдно?

— Да, должно быть. То, что я делаю, грех в глазах людей и Бога.

— Это чудесно звучит. Ты должен когда-нибудь еще раз так сказать. Но сейчас мы прекратим разговор, правда, Рэнди? Сейчас, дорогой, мы прекратим разговор. Правда? Правда?

И не было никакого спасения, как и всегда. Как будто я хотел греховности. Как будто я стремился к деградации. Как будто мне нужно было и дальше казнить себя за какие-то непонятные преступления, за ту вину, которую мне еще не разъяснили. И я спрашивал себя — убью ли я ее когда-нибудь. Это было единственным возможным выходом. Она была неистощима на мелкие унижения. Заставляла вытряхивать ее пепельницы, сортировать ее одежду для чистки, ухаживать за ее обувью, прибираться за ней. Она была здоровым, крепким животным и разбрасывала все как попало в комнатах, в которых жила. Ей нравилось заставлять меня рассказывать ей про то, каким большим человеком я собирался стать. Иногда заставляла меня пересказывать эти старые мечты, пока я стелил ее постель, в то время как она сидела у туалетного столика, наблюдая за мной в зеркало.

Я знал о других ее романах. Она специально делала так, чтобы я о них узнал. Жаль, что уши нельзя закрыть, как глаза. Но я не был смещен. Я обладал ею в большей степени, чем кто-то другой, и этого было достаточно. До тех пор, пока она не подпустила к себе Гилмана Хайеса.

— Он ни на что не годится, Уилма. Тебе нужно от него избавиться.

— Мы мило побеседуем о нем. Так, как будто ты моя подружка, Рэнди.

— Он ни на что не годится.

— Он — потрясающий художник, дорогой мой.

— Кто это говорит?

— Стив Уинсан это говорит. Я плачу ему за то, чтобы он так говорил, там, где нужно. Там, где это имеет значение. Будь паинькой, Рэнди. И имей терпение. Он — очень самонадеянный молодой человек и великолепное животное, и, после того как мы наденем на него прочную узду, мы отправим его на все четыре стороны и забудем о нем.

— Он стоит тебе слишком больших денег.

— Рэнди, дорогой, ты пилишь меня, как старая карга. Будь мягким и терпеливым, и Уилма скоро вернется. У бедняжки Гила появилась абсурдная идея, что он оказывает мне определенного рода услугу. Я сумею поправить его в этом небольшом заблуждении. А потом, поскольку он несколько скучноват, мы отправим его на все четыре стороны, повзрослевшим и помудревшим.

Уилма посвятила меня в список приглашенных на этот уик-энд. Хайес, Докерти, Стив, Джуди и Уоллас Дорн. Была одержана маленькая победа в том, что касалось Хайеса. Это дало мне время, чтобы проверить состояние ее счетов. И то, что я увидел, мне не понравилось. У меня состоялся разговор с ней во вторник. Я всеми силами старался ее напугать. Говорил не стесняясь в выражениях. Она лишь улыбалась и загибала пальцы:

— Сдать дом в Куэрнаваке. Галочка. Подыскать здесь квартиру поменьше. Может быть. Спровадить Гила и отказаться от тех усилий, которые Стив предпринимает ради нас. Галочка. Перестать тратить так много на другие вещи. Галочка. И ты знаешь, дорогой, раз уж мы производим изменения, Джуди и Уоллас Дорн тоже ужасно мне надоели. Думаю, я произведу кое-какие изменения. А тебе не кажется, что ты тоже дороговато мне обходишься?

— Это тебе решать, — ответил я.

— Мужественный Рэнди. Даже глазом не моргнул. Свяжи меня по телефону с Мэвис, дорогой.

— Ты это серьезно... насчет того, чтобы и со мной тоже распрощаться?

— Ну вот, ты все испортил тем, что разволновался. Ты уж побудь хорошим мальчиком в этот уик-энд. А там посмотрим. Позови Мэвис к телефону, и, пока я буду разговаривать, можешь уехать — на сегодня ты свободен. Скоро явится Гил. Бедняжка, его просто с души воротит, когда он тебя здесь застает. По-моему, ты ему совсем не нравишься.

Мы с Ноэль приехали в пятницу, болтая с едва уловимой натянутостью людей, которые познакомились в поезде. Она была мила, элегантна, но для меня это было все равно что смотреть на фотографию девушки, которую я когда-то знал. Я глядел на нее совершенно отстраненно. Весь окружающий мир был пресным, невыразительным и приземленным. Единственным ярким явлением в этом мире, единственной реальностью было требовательное тело с ярлыком «Уилма». В нем мне предстояло найти очередной момент забытья и великой ослепленности, которая перевесит все сожаления.

Я рассчитал время так, чтобы мы приехали пораньше. Гилман Хайес прикатил вместе с Уилмой, в ее машине. Они уже были там к нашему приезду. Уилма сказала, какую комнату нам отвела, с тем чтобы я отнес туда наши вещи. Уверен, она шепнула Хосе, что я ничего собой не представляю, так что мне помогать не нужно. Хосе даже смешивает и подает мне напитки с почти ощутимой неохотой. Это — типичный пример ее штучек.

После приезда Стива Уинсана я понял, по тому, как он все время поглядывал на меня, что он хочет со мной переговорить. Я догадывался о чем. А когда он улучил момент, чтобы попросить меня об этом, согласился. Стив достаточно глуп, чтобы обращаться со мной с презрением. Я держался с ним твердо, все это время надеясь на то, что Уилма ничем не намекнула ему об опасности. А потом ему хватило проницательности, чтобы напрямую заявить, что Уилма и для меня представляет угрозу. Про себя же намекнул, что он прожженный и опасный человек, вполне способный применить любое доступное ему оружие. Вот только я так и не мог сообразить, какое же оружие ему доступно? Уилма сообщила Стиву, что избавляется от него. А она не из тех, кто меняет свои решения.

Мэвис, как обычно, утомляла окружающих бурными проявлениями чувств. Джуди Джона выглядела почти самой собой, но я почувствовал в ней усталость. Пол Докерти казался вообще довольно неуместным в этой нашей маленькой компании. Когда-то, наверное, и со мной было то же самое. Гилман Хайес превзошел самого себя по части хамства, оскорбляя тех, кого он не игнорировал. Одним словом, в воздухе чувствовалась напряженность. Уик-энд не сулил ничего хорошего. У меня это вызывало нервозность. Я старался не забывать о том, что доктор советовал мне не суетиться, не нервничать, стараться по возможности расслабляться. Но мой доктор никогда не проводил уик-энда с Уилмой Феррис. Она большой специалист по части создания напряжения, потому что подпитывается им, так что намеренно устраивает недоразумения, взаимное непонимание.

Уоллас Дорн старался держаться с его обычной помпой. Ноэль сидела так, как будто сознательно исключила себя из компании, но Уилма всегда до приторности с ней любезна. В общем, мы ели, пили, они играли в разные игры. Я бродил вокруг и пил слишком много. Мэвис танцевала с Гилманом Хайесом. Это было не слишком приятное зрелище.

Когда вечер, наконец, завершился, я был рад. Ноэль рано улеглась спать. Она уже спала, когда я пришел в нашу комнату. Я разделся в темноте и лег. У меня было такое состояние, будто все мои нервы выскочили через кожу наружу и колеблются в ночи, улавливая все эмоции, перемещавшиеся по большому дому. Я разложил всех попарно. Наверное, Стив нашел дорогу к комнате Джуди. Пол и Мэвис вместе, как им и положено. А Гилман — с Уилмой. Я лежал совершенно обескровленный, представляя их телодвижения во тьме, шуршания, объятия, поцелуи, и с горечью рассуждал, что человеческая судьба заключается в том, чтобы быть рожденным, выращенным и в итоге — мертвым. Среди всего этого есть только одно, над чем ты властен, — это функция мужчины. А в случае с нами — абсолютно бессодержательная функция. Бесплодное ощущение, ничего не создающее. Судьба и функция в темном доме, в ночи с оголенными нервами, в то время как моя жена, к которой я давно уже не притрагивался, лежит, погруженная в серебряные мечтания своего вязкого мозга, — неиспользованное тело, спокойное и неподвижное, а кровь циркулирует по ней, и молекулы кислорода разносятся по тесным коридорам. Это был секрет, который я мог бы ей поведать. Не осталось ничего, кроме функции, суженая моя. Ничего, кроме этого. И никаких больше громких слов. Никакой гордости, никакого стыда. Никакой чести и никакого бесчестья. Ничего, кроме тела, его потребностей и