Между тяжких еловых лап
Снег и тень, живая лыжня.
Восхищаться не мог – ослаб,
День на крик обогнал меня.
Крикну – эхо вернет печаль,
Виновато смолчит вблизи.
Чем еще разжалобить даль
Всю из гор, облаков, низин?
Но подруга растопит печь,
Сядет мужа ждать у огня.
Остается – любовь сберечь,
И любовь сбережет меня.
Остается ночь за спиной.
Километры, огни, глаза…
Постою за рыжей сосной
И, вздохнув, поверну назад.
Безветрие. Еще не кончились чернила,
Безветрие. Еще не кончились чернила,
И можно начинать историю земель,
Где, августом жива, ты умирать учила.
Зима застукала, но я уже умел.
И вот – скандальный двор
И трудная задача —
Полгода пересечь к подъезду под углом.
Давно лежит снежок, давно дышу иначе,
Но медленно вхожу в пятиэтажный дом.
Нам некогда любить среди бетонной ночи,
Пять песен за глаза и губы напрокат.
Особо молодых я обижал нарочно,
Но ты меня простишь, коль буду виноват.
Сторонником зверей слыву в любое время
И в городской среде запутываю след.
Меня возьмут, когда мы оба не поверим
В безумную любовь, как в чей-то пьяный бред.
Плясала голой в голубом углу,
Плясала голой в голубом углу,
В зеленом – пела, в желтом – одевалась.
А в красном – незаметная усталость
Ей в мозг вводила гибкую иглу.
Ночь кончится, как только хлопнет дверь.
Тот, кто уйдет, не верит даже птицам.
Купи кота – хороший мягкий зверь,
Живое рядом – сразу лучше спится.
Усталым трудно боль преодолеть,
Тем более рассчитывать на отдых.
Рассвет хлестнул по окнам, словно плеть,
И день пришел. Пришел и не уходит.
Помянем неродившуюся дочку
Помянем неродившуюся дочку
Стаканом темно-красного вина.
