— В десять, — повторил он.

— Не опаздывай, — сказала она уже в дверях, затем остановилась и снова повернулась к нему. — Будешь выходить, просто захлопни за собой дверь, ладно? Я включу автоответчик, так что к телефону подходить не обязательно. Значит, и внутреннюю, и входную дверь просто как следует захлопни.

— Я тоже скоро пойду. Мне бы хотелось только принять душ и...

— Можешь не торопиться. — Она бросила на него нежный взгляд, затем снова подошла и крепко поцеловала. — М-м-м, — шепнула она, — это будет здорово, а? — резко отступила и вышла.

Он слышал, как она спустилась по лестнице, включила автоответчик в гостиной, как за ней захлопнулась дверь.

Он пошел наверх в ванную, принял душ и оделся.

Уиллис вышел из дома в начале первого.

И хотя его дежурство начиналось без четверти четыре, он сразу же направился в участок.

Работа в участке шла по трехсменному графику, и график этот несколько отличался от того, к которому они привыкли — его ввел новый шеф следственного отдела. Однако исключений всегда было больше, чем правил, и детективы часто работали по своему собственному расписанию.

Тем не менее дневная смена обычно начиналась в восемь утра и заканчивалась в четыре дня. Вечерняя продолжалась с четырех до полуночи, а ночная смена (прозванная здесь «кладбищенской») — с полуночи до восьми утра. Детективы старались так организовать свое расписание, чтобы работать пару недель в дневную смену, потом две недели — в вечернюю, потом столько же — в ночную — так было легче привыкнуть к режиму и наладить сон.

Без четверти час в участке заявился Уиллис. Клинг и Браун сидели за столом Клинга и ели бутерброды, запивая их кофе. Когда Уиллис прошел через турникет, отделяющий рабочее помещение от коридора, Браун с удивлением уставился на него.

— Ты нацелился в начальники? — поинтересовался он. Уиллис не ответил. За многие годы работы он усвоил, что если начнешь отвечать на все шутки и подначки сослуживцев, то ни на что другое времени уже не останется.

— Смотрите-ка, он пришел на три часа раньше, — покрутил головой Клинг. — Этот тип чрезвычайно предан своему делу.

Уиллис вздохнул.

— Существует три типа копов, — сказал Браун, и Уиллис знал, что так начинается большинство розыгрышей и шуток в их кругу. — Есть перегоревшие копы...

— Которые перегорают через четыре минуты после начала работы, — добавил Клинг.

— ...И они стараются сделать как можно меньше, причем так, чтобы Лут не заметил, что они бездельничают.

Браун и Клинг славились в их участке своим «парным конферансом» и теперь начинали очередной клоунский спектакль «Пат и Паташон». Трудно было сыскать людей более непохожих, чем огромный, черный, как ночь, почти двух метров роста и более центнера веса Лерой Браун (Артур, но в участке его звали Арти), и высокий, светлый, тоненький Берт Клинг, больше похожий на деревенского пастушка из какой-нибудь Индианы. Покрытое нежным пушком лицо, невинные добрые светло-карие глаза придавали ему вид человека, готового поверить в любую слезливую историю какого-нибудь воришки. Вдвоем они составляли отличную клоунскую пару: «Послушай, Арти, мне, действительно, кажется, что мы задержали его по ошибке», и тут на сцену выходил свирепый, похожий на рассерженного медведя, Браун, готовый, кажется, разорвать задержанного в клочья. «Отдай-ка его мне, Берт, я сейчас из него всю душу вытрясу!» Буквально через минуту воришка кидался к Клингу, умоляя о пощаде, готовый признаться даже в убийстве незамужней тетки двенадцать лет назад. Однако сейчас...

— А еще есть копы-педанты...

— Они делают все тютелька в тютельку...

— И чтобы минутка в минутку...

— И все печатают в трех экземплярах...

— И безропотно ходят в суды...

— И соглашаются работать в Рождество и на Новый год...

— Защитники невиновных...

— Убежденные поборники справедливости...

— Которые не сделают ни на грамм больше того, что положено по долгу службы, — Браун оскалился по-волчьи. — а еще бывают копы вроде нашего Уиллиса.

— Он двадцать четыре часа проводит на работе...

— Он не расстается с пистолетом даже в постели...

— "Не волнуйся, малышка, это всего лишь мой пистолет"...

— Ловит вооруженных грабителей даже в свободное от работы время.

— Постоянно выслуживается, чтобы получить повышение...

— Приходит на работу за три часа до начала смены, чтобы отпустить товарищей...

— Усерднейший работник...

— Впервые появившийся в Америке...

— Самый настоящий...

— Детектив третьего класса...

— Но стремящийся ко второму...

— Харольд Оливер Уиллис.

— Поклонись, Оливер, — сказал Браун.

«Интересно, — подумал Уиллис, — как они докопались до моего второго имени?» Он поднял над головой руки и зааплодировал. Затем подошел к столу Клинга и бросил на бумажную тарелку монету в двадцать пять центов.

— Отлично, ребята! Огромное вам спасибо.

— Мог бы дать и побольше, — проворчал Браун, засовывая монету в карман.

— Стив оставил тебе на столе записку, — сказал Клинг, направляясь к двери.

— А мы пошли. Как я понимаю, ты нас отпускаешь.

— Никуда я вас не отпускаю. Садись, — Уиллис подошел к своему столу и взял записку Кареллы.

Тот просил его дождаться информации из Управления по продовольствию и лекарствам, куда Карелла звонил накануне (пока Уиллис забавлялся с Мэрилин, о чем, разумеется, Карелла не знал), чтобы попытаться выяснить, не используется ли никотин в приготовлении каких-либо продуктов. Он также предупреждал Уиллиса, что может задержаться и прийти позже четырех, поскольку собирается еще раз опросить соседей Бэзила Холландера по дому, хотя детективы 12-го участка уже это сделали: «Поскольку теперь это наше дело, я хочу убедиться, что все происходит как надо».

«Интересно, — подумал Уиллис, — к какой категории по классификации Брауна — Клинга относится Карелла?»

Уиллис также размышлял о том, что произошло вчера днем и ночью в доме Мэрилин, ему не давала покоя одна мысль — не пустила ли она его к себе в постель лишь для того, чтобы отвлечь, не было ли это специально придуманной тактикой?

Вчера он сказал ей, что считает себя куском дерьма, хотя, разумеется, вовсе так не думал. Он никогда не пользовался особым успехом у женщин, в основном из-за того, что ему всегда нравились женщины высокие, и шутки типа: «Может быть, принесешь лестницу?» — преследовали его всю жизнь. Он считал себя середняком в мире, где, по его мнению, появлялось все больше и больше красивых мужчин. Он знал, что не вышел ростом, знал, что коротышки считаются людьми драчливыми и неуживчивыми, сердитыми на весь мир за генетическую несправедливость, за то, что злая природа лишила их нескольких дюймов, мешающих чувствовать себя уверенно в этой стране долговязых. Наверное, он бы чувствовал себя лучше в Японии. Или Индии. Однако ему было суждено жить в США, где с каждым поколением, в результате хорошего питания и медицинского обслуживания, население становилось все выше и крепче, и даже обычный таксист выглядел как спортсмен-профессионал.

В результате той давней перестрелки (Господи, ну зачем надо было ей об этом рассказывать, зачем он