Посвящаю сыну – Ричарду Хантеру, который придумал одного из героев этой книги.

Город, описанный на этих страницах, – плод воображения. Люди, описанные на этих страницах, – плод воображения. Невесомого, как дым.

Зовут меня Бенджамин Смок. А для друзей я – Бен или Смок-Дымок[1] .

Моя необычная фамилия «с дымком» всегда вызывала много шуток и глупых вопросов, и, честно говоря, отвечать на них надоело. Я – гордый потомок семейства голландских бюргеров, один из которых, тремя поколениями ранее, приехал в эту страну под именем Эверт Йоханнес ван дер Смоак. Чиновник службы иммиграции тотчас переиначил имя деда и записал его как Эверетт Смок. В начале века это было обычным делом: старинные европейские фамилии запросто переплавлялись в горниле Америки. Упрощение «трудных» имен диктовались не злым умыслом и не глубокой идеей – это была практическая целесообразность и, возможно, предусмотрительность. Процесс натурализации требовал огромной бумажной работы. Во избежание ошибок иммигранта с «трудным» именем Зигмунд Ласкевич записывали в порту прибытия как Зиг Ласки. Вы скажете: это бесчеловечно. Согласен. Но, с другой стороны, это ничтожная цена за въезд в страну великих возможностей!

Я – лейтенант полиции, в настоящее время нахожусь в отставке.

А прежде под моим командованием находился взвод детективов, восемнадцать человек. Наш участок был одним из самых беспокойных в городе. Я уволился, потому что наскучило. Не стану пускать пыль в глаза (от природы я застенчив и скромен), скажу только, что работа в полиции ниже моего уровня. Когда всему научишься, она становится простой. И скучной. Ну как не научиться всему, когда за двадцать четыре года успеешь поработать и патрульным, и третьим детективом, и вторым детективом, и первым детективом, и, наконец, детективом-лейтенантом во главе взвода! Кражи со взломом, ограбления прохожих, грабежи, изнасилования, поджоги, мелкие преступления, мошенничество, подлог, убийства топором, кинжалом, выкидным ножом, ножом для колки льда, при помощи яда, пистолета, ударом лопаты, молотка, бейсбольной битой, кулаком, удушение веревкой, преступные деяния и преступное бездействие – все это потеряло для меня свою первоначальную романтическую привлекательность. Со временем все на свете приедается.

Сейчас мне сорок восемь.

Мой рост – шесть футов Три дюйма, вес – ровно двести фунтов. (Вес не менялся с двадцати лет. Ни на унцию. Я стараюсь.) У меня зеленые глаза, а волосы – цвета серой стали (во всяком случае, хочется так думать), короткие, но не коротко стриженные, слева – пробор. На правой щеке – ножевой шрам, полученный в стычке с одним воришкой на третий день после того, как я стал третьим детективом. В завершение портрета нельзя не упомянуть о татуировке на бицепсе левой руки: надпись «Пегги» на фоне кроваво-красного сердца, пронзенного синим кинжалом. Это постоянное напоминание о глупой любовной истории, которая у меня была во время Второй мировой войны, когда я служил в ВМФ в Сан-Франциско. О том, что Пегги – проститутка, я узнал позднее.

С тех пор, как вышел в отставку, я расследовал частным образом всего четыре дела. Лицензии частного детектива у меня нет, и подавать заявку на ее приобретение я не собираюсь. Что бы вам ни рассказывали о частных детективах с лицензиями, знайте – нанимают их главным образом для поиска пропавших людей или для слежки за мужем и его любовницей; я же стремлюсь к чему-то большему. У меня есть разрешение на ношение оружия тридцать восьмого калибра, но мне не приходилось пользоваться пистолетом с тех пор, как я вышел в отставку. Поэтому я пристегиваю его к поясу исключительно редко. У меня также имеется золотой значок лейтенанта – ношу я его в маленьком кожаном футляре. Это личный подарок от шефа детективов по случаю моей отставки, и он прослужил мне верой и правдой последние три года. Мне легче отказаться от пистолета, даже от ботинок, чем от этого волшебного значка. Живу я вполне достойно на пенсию и на дивиденды кое с каких акций, что мне оставил покойный отец. Ну чем я не счастливый человек?

На самом деле сожалею я лишь об одном.

Мне ни разу не пришлось расследовать дело, которое я бы не смог раскрыть. Я ни разу не встретился с идеальным преступлением.

К Абнеру Буну я отправился только потому, что, когда он позвонил, я почувствовал что-то интересное. Я приехал в его контору на Хеннеси-стрит в понедельник, в девять утра (был месяц сентябрь). Похоронных дел мастер Абнер Бун был одет, как полагается, в черный костюм, черные ботинки и носки, в черный галстук и белую сорочку. Он провел меня через две смотровые и часовню – в комнату, где на козлах стояла пара закрытых гробов. С одной стороны комнаты было два занавешенных окна. С другой стороны – дверь, взломанная явно при помощи ломика. На деревянном косяке виднелись свежие царапины, а на полу лежали щепки. Вор не был профессионалом.

– Я рад, что вы пришли, лейтенант, – сказал Абнер. – Если кто-нибудь...

– Абнер, – перебил я, – извините, но я больше не лейтенант.

– Но вы по-прежнему расследуете преступления, – заметил он.

– Практически нет.

– Лейтенант, однако это чудовищное преступление.

– Вы уже связались с полицией?

– Конечно, нет.

– Почему?

– Лейтенант, – он вздохнул, – это исключено. Представьте себе, что об этом событии проведает какой-нибудь газетчик. Меня засмеют конкуренты. Поэтому я сразу позвонил вам.

– Вы меня разбудили, – сказал я.

– Извините.

– Хорошо, расскажите, что произошло.

– Кто-то украл труп, – сказал Абнер.

– Я знаю. Когда?

– Прошлой ночью.

– Где находился труп, когда вы видели его в последний раз?

– В гробу позади вас.

– Труп мужчины или женщины?

– Мужчины.

– Одетый или голый?

– Полностью одетый.

– Что было на нем?

– Синий костюм в тонкую полоску, белая сорочка, темно-синий галстук, синие носки, черные ботинки.

– Бальзамирование уже провели?

– Конечно. Я всегда делаю это сразу. Во всяком случае, в первые два часа.

– Когда тело доставили к вам?

– Вчера вечером, в восемь. Прямо из больницы Святого Августина.

– Как он умер?

– В автомобильной катастрофе на шоссе Харбор-Хайвей. Он сломал шею, когда его машина врезалась в бетонную опору.