– Все, что мы можем сейчас сделать, – продолжал Квотермейн с жаром – я никогда не видела его столь возбужденным, – это вновь предать себя в руки инвиди. Надо верить в них. Они ни разу не подвели нас.
Я ничего не понимала. Если мы не можем рассчитывать на то, что Конфедерация в конце концов спасет нас от сэрасов, то как еще я смогу избавиться от последних?
– И все же задайте этот вопрос Барику. Только спросите его, и все, – настаивала я.
Внутренний голос подсказывал мне, что за событием, связанным с появлением таинственного корабля, кроется нечто очень важное.
Брин улыбнулся.
– Хорошо, я спрошу Барика, я сделаю это для вас. И, признаюсь, для самого себя тоже. Мне все же кажется, что люди с корабля лгут. – Видя, что я молчу, Брин наклонился вперед и похлопал меня по колену. – Вспомните дезада. Возможно, мы имеем дело именно с этим феноменом.
Я вздохнула. Концепции инвиди казались мне слишком туманными.
– Я все еще не понимаю, что вы подразумеваете под дезада. Это стержневое событие жизни?
Казалось Брин был недоволен моими словами.
– Только в упрощенных физических терминах. Скорее это – «душа». Это – качество самоощущения в границах истории человечества. Время, но подразумевающее одновременно и место. Время, к которому мы возвращаемся снова и снова в течение всей нашей жизни и после нее.
– Словно постоянно переживаем момент своего рождения?
– Для некоторых людей это так. Другие же постоянно возвращаются к какому-нибудь случаю в детстве. Третьи – к событию, произошедшему накануне их смерти или где-то между рождением и смертью.
– Вы имеете в виду какую-нибудь глубокую душевную травму, оставившую рубцы?
– Нет, событие не обязательно бывает неприятным. Или поворотным в судьбе, изменяющим течение жизни. И все же оно – стержневое.
– А как нам узнать, какое у нас дезада?
– Инвиди говорят, – не совсем уверенно отвечал Брин, – что если вы не поняли это в течение жизни, то узнаете об этом в момент смерти.
…момент ее смерти. Кажется, я и сейчас ясно и отчетливо слышу в памяти хрипловатый голос моей прабабушки.
Я была с Марленой в момент ее смерти. Мы поехали в столицу на переговоры с новым правительством относительно автономии нашего края. На ступенях здания верховного суда все участники переговоров начали обмениваться рукопожатиями. Шел дождь, и площадь была наводнена репортерами. А затем произошло то, что телохранителям будет сниться всю жизнь в кошмарных снах. Марлена пожала руку президенту и отвернулась от него. Внезапно она устремила взгляд вверх. Некоторые идиоты говорили впоследствии: на небеса, но я думаю, что она заметила человека – он, должно быть, находился на крыше одного из окружавших площадь зданий. Да, я думаю, она увидела, что тот вооружен, потому что вновь повернулась лицом к президенту и взяла его за руку. Она хотела увести его внутрь здания, если окажется, что на крыше действительно засел снайпер. И в этот момент раздался выстрел. До сего дня никто не знает, целился ли он в Марлену или в президента.
День первый, 3:00 пополудни
Я отправилась в свой кабинет и с головой ушла в изучение телеметрических данных о потерпевшем аварию корабле. Пока Элеонор не разрешала мне снова поговорить с оставшимися в живых членами экипажа, это был единственный источник информации о том, как и почему они прибыли сюда. Я пробовала войти в контакт с Кеветом, чтобы спросить, заметил ли он что-нибудь интересное во время спасательной операции, но кчер либо находился вне пределов действия системы связи, либо игнорировал мои обращения.
Когда наконец после нескольких часов упорной работы шлем был снят, я, кажется, так хорошо изучила этот корабль, что могла бы в полной темноте передвигаться по нему в невесомости. Это было старое грузовое судно марки «Нукени», построенное исключительно для перевозки незатейливых грузов на короткие расстояния. Оно имело упрощенную коническую форму, облегчающую вход в атмосферу, и его масса превышала массу нашего небольшого шаттла по крайней мере раз в шесть. Половина этой массы приходилась на двигатели.
Предельное ускорение на стартовых ускорителях составляло одну третью лайта, скорость движения – около десяти саблайтов. Помещения, в которых прежде располагались тесная рубка и каюты членов экипажа, были объединены с основным грузовым отсеком и переоборудованы под камеру криоконтроля. Сейчас она была заполнена грудой искореженного металла и обломков оборудования, но замысел проглядывал довольно отчетливо.
Носовая часть корабля была насквозь пробита в нескольких местах и почернела от взрыва. Сквозь отверстия наружу пробивались струйки водяного пара, окутывавшие остов судна мягким ореолом. Вероятно, это были остатки атмосферы, просачивающиеся из помещения корабля, откуда спасательная команда извлекла оставшихся в живых членов экипажа. Взрыв почти полностью уничтожил хвостовую часть корабля, оставив после себя полосы искореженного металла, тянувшиеся за кораблем словно ленты. Аварийные защитные экраны в помещении, где находились капсулы, активизировались, но на них оказали воздействие последствия взрыва. Разрушения внутри камеры свидетельствовали о том, что некоторые внутренние системы тоже были уничтожены. Странно, но отсек с двигателями сохранился, обычно взрыв запускал реакцию в двигателях, и за этим следовал их аварийный принудительный сброс. То, что сброса не произошло, указывало или на необычность мины – одного из оставленных торами в системе Абеляра средств уничтожения, все разнообразие которых мы еще не успели изучить, или на то, что сама «Калипсо» в каком- то смысле была необычным судном. Полчаса я потратила на просмотр отчетов о предыдущих авариях, причинами которых были джамп-мины. Ни один из них не сообщал, чтобы мина взорвалась сама по себе, не активизированная кораблем, находящимся в состоянии перехода из одного пространства в другое.
Я задавала себе вопрос, кто работал на корабле, когда остальная часть экипажа мирно покоилась в своих криогенных капсулах? Техническое обслуживание, контроль за состоянием среды, оборона судна. Конечно, большинство этих функций могли выполнять оперативные системы, но даже на современных кораблях, далеко ушедших в техническом плане от «Калипсо», на борту всегда присутствует разумное существо, следящее за работой приборов. Это обстоятельство свидетельствует не о низком уровне
