– Вы же прекрасно знаете, что я не убивал.

– Я, может быть, и знаю. Но милиция не знает.

– Это несложно доказать.

– Это сложно доказать. Чего стоят, например, вещественные доказательства… Э-э, Валери, будь добра, подай нам конверт, который привез картавый.

Валери поднялась с дивана, проплыла мимо меня. За ней потянулся шлейф горьких духов. Как бы невзначай она коснулась меня рукой, будто бы хотела сказать, чтобы я был внимательнее. Она подошла к книжному шкафу, взяла с полки черный конверт и подала его адвокату. Рамазанов извлек несколько фотографий и положил их передо мной.

Снимали, по-видимому, из автомобиля, стоявшего под окнами гостиницы, причем мощным телевиком с высокочувствительной пленкой. Ряд балконов, светящиеся окна гостиничных номеров. На одном из балконов – мы с Алексеевым; он курит, я стою рядом, опершись о подоконник. Второй снимок: я спускаюсь с балкона на балкон, повиснув на руках. Качество хорошее, опознать меня и Алексеева проще простого.

Я поднял глаза на адвоката и покачал головой.

– Кто докажет, что это снято в тот же вечер, когда убили Алексеева?

Рамазанов кивнул.

– Законный вопрос. Докажут вот эти люди, случайно попавшие в кадр. – Адвокат ткнул ручкой в фигурки людей на соседних балконах. – Вот этот черноволосый красавец с дамой. Или этот пузатый гражданин с бутылкой пива.

– Вы думаете, по фотографии они смогут назвать точное время?

Рамазанов спрятал фотографии в конверт.

– Видите ли, Кирилл, сам факт, что вы находились в номере Алексеева даже за несколько часов до его убийства, делает ваше алиби весьма проблематичным. А журналист? Вечером, накануне его странного прыжка с балкона, вас видели вместе в баре, на пятом этаже, в пятьсот втором номере. А известно ли вам, что у американца была похищена большая сумма денег, фотоаппаратура, которую, кстати, сегодня утром обнаружили в тумбочке вашего номера, из которого вы так стремительно исчезли минувшей ночью?.. Так что, дорогой Кирилл Вацура, я спокойно ставлю бутылку коньяка рядом с вами, наполняю рюмки и поднимаю тост: за терпение, мудрость, за то, чтобы ваша память на многие годы оставалась столь же крепкой и чистой, как и этот замечательный, десятилетний коньяк.

Он сделал маленький глоток, подержал коньяк во рту, оценивая его вкусовые качества, проглотил и отправил в рот лимонную дольку.

Я посмотрел на Валери. Она выдержала мой взгляд, хотя он был тяжел от грустных эмоций и чувств. Едва заметно улыбнулась, едва заметно шевельнула губами, словно целуя. Я в ответ скрипнул зубами и отвернулся.

– Что вы от меня хотите? Надеюсь, не пластиковую карточку?

– Естественно. Она пустая, и вы правильно назвали эту безделушку пластиковой карточкой. Не более того! Нам очень было нужно, чтобы вы сами приехали сюда.

– И для этого ваша подруга разыграла этот спектакль? – Я кивнул в сторону Валери.

– Ну, во-первых, она не моя, а скорее ваша подруга, насколько мне известно. А что касается спектакля, то потрудитесь объяснить, что вы имеете в виду?

В комнату вошел картавый. Он был умыт, следов крови на лице не осталось, хотя нос и верхняя губа, и без того крупные, отекли и стали совершенно безобразными. Картавый заметил мое любопытство по отношению к своей физиономии и прикрыл лицо мокрым носовым платком.

– В присутствии этого типа разговор наш далее невозможен, – сказал я.

– Да я тебе, динозавр, всю задницу на фашистский знак изорву! – прорычал картавый.

– Замолчи, – оборвал его адвокат. – И выйди.

Картавый послушался и, бормоча под нос угрозы, вышел из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь.

– Так что вы имели в виду, говоря о спектакле? – напомнил адвокат.

– Арест Глеба. Необходимость во мне, как в свидетеле. Ложь, постоянная ложь Валери. Бессмысленные убийства ни в чем не виновных людей… Этого мало?

– Да, – кивнул адвокат. – Убийства не входили в наш план. Среди исполнителей всегда найдется какой- нибудь недоумок, который начнет проявлять инициативу. Инициативный дурак – страшный человек.

– Вы о картавом?

– Да, о нем. Ему поручили обеспечить вашу личную безопасность в Душанбе и ваш приезд сюда в назначенный день и час. Но он немного перестарался.

– Мне почему-то кажется, что вы не слишком переживаете по этому поводу.

– Вы правы, я не в трауре. Но чувство досады, которое я испытываю, вполне искренне… А почему вы не выпили за мой тост?

– Я не хочу пить с вами.

– Тогда выпейте с Валери. Мне казалось, что вы неравнодушны к ней.

– Вам в самом деле только казалось.

– Вы благородный человек, но весьма странный. Проделать столь рискованный путь – я полагаю, что без приключений не обошлось, – ради спасения девушки, к которой вы абсолютно равнодушны… Простите,