такой счастливой, блюститель законности, слуга Фемиды, мать вашу! Кидайте ваше сокровище, кидайте, что вы уставились на меня, будто видите в первый раз. Напоминаю, я ваш товарищ, которого вы бросили тонуть в реке. И я утонул, а это всего лишь призрак моей плоти, который пришел, чтобы восстановить справедливость.

Он снова перешел на дари, и афганец, кивнув, принес второй мешок.

– И здеся кокаинчик? – Картавый вынул первый попавшийся пакет, повертел его в руках и сунул обратно. – Ну, теперь потравим молодежь! Пусть балдеет подрастающее поколение, пусть тащится. Чего ради деток не сделаешь, да, гуманист?

Мы не могли произнести ни слова. Я сидел на камнях, опустив голову, и тупо смотрел, как галька подо мной выкрашивается в вишневый цвет. Я даже на мгновение забыл про Валери, хотя сразу обратил внимание, что «калашников» в руках картавого – наш.

– Чего притихли, зяблики? – снова сказал картавый, отошел спиной к валуну, торчащему из земли, сел на него, положив автомат на колени. – Или вы не рады встрече со мной?.. А-а, понимаю! Делиться не хочется. Мало того, что сам приперся, так еще и чурку с собой приволок. Понял, исправляю!

Я не ожидал того, что он затем сделал. Прогремела короткая очередь. Картавый, не поднимая автомат с колен, выстрелил в конвоира. Афганца откинуло на метр от баулов, развернуло спиной к нам; он плашмя упал на камни, разбрызгивая кровь во все стороны, дернулся, сжал кулаки, загребая гальку, судорожно подтянул ноги к животу и замер. Круглая шапочка свалилась с его головы и подкатилась к моим ногам. Я поднял ее. Она была влажная от пота и еще теплая.

– Видите, как просто? – сказал картавый, кивая на лежащее рядом тело. – Нас уже четверо. Но еще лучше делить порошочек на троих. Или даже на двоих. Да, ветеринар Куликовской битвы? Уже молчишь, пропала охота над инвалидом детства подшучивать?

Когда смерть становится реальной и почти неизбежной, инстинкт самосохранения за ненадобностью притупляется. Это чувство – безразличия к своей судьбе – хуже страха. Страх подталкивает, заставляет человека что-то делать, искать путь к спасению. Мной же овладела апатия. И я, наверное, еще долго сидел бы над лужей собственной крови с отключенными эмоциями, глядя на жалкую фигурку адвоката, если бы неожиданно не вспомнил про Валери.

Я встал. Меня качнуло в сторону, и я ухватился руками за шершавый бок валуна. Картавый засмеялся. Он был очень веселым парнем. Я шагнул в сторону ручья. Картавый, улыбаясь, смотрел на меня и клацал предохранительным лепестком автомата. Я, нагнувшись, положил круглую шапочку на бритую голову убитого.

– А поцеловать? – сказал картавый. – В лобик.

Я шел по гальке. Мои ноги увязали в ней, каждый шаг давался с трудом. Голова раскалывалась от боли.

– Нихт шиссен, хенде хох! – кричал за моей спиной картавый. – Пух, пух! Тра-та-та! Врешь, гад, не уйдешь!

Я обливался потом. Казалось, что мышцы спины сжались в комок в ожидании выстрела, когда рой раскаленных пуль вонзится в спину, раздробит позвоночник, изорвет сухожилия, швырнет меня лицом на камни, как конвоира. Но выстрела не было.

Я увидел Валери. Она сидела у самой воды, согнутая, сложенная, сжатая, как пружина. Руки ее были связаны за спиной, голова безвольно опущена, волосы закрыли лицо. Я шел к ней, и она не могла не слышать моих шагов, но не подняла голову.

– Валери! – крикнул я и тронул ее за лицо. Она открыла глаза.

– Мы идиоты, – сказала она.

Я опустился на колени и стал развязывать ей руки. Веревка глубоко врезалась в кожу, и я никак не мог ухватить узел. Тогда я стал рвать его зубами. Валери тихо простонала.

– Кто стрелял? – спросила она.

– Он убил афганца.

– Откуда он здесь взялся?

– Не знаю. Расслабь руки, не надо тянуть… Так, хорошо.

– Вот почему нас так легко освободили, – бормотала Валери. – Это он попросил. Он рассказал моджахедам про кокаин, и нас отпустили, а он следил. А этого афганца, наверное, к нему приставили.

Я отмотал веревку и затолкал ее себе в карман.

– Идем, – сказал я, пытаясь поднять Валери на ноги, – тебе надо спрятаться.

Она, стиснув зубы, встала, опираясь о мое плечо. Я повел ее через ручей.

– Ку-ку! – тут же услышали мы откуда-то сверху голос картавого. – Далеко собрались, молодожены? – Он сидел на камне, свесив ноги, и покачивал стволом автомата. – А как же господин адвокат? Вы бросаете своего товарища в беде?

Он выстрелил одиночным. Пуля ударила в камни у наших ног, брызги воды веером прошлись по лицам. По ущелью зашипело, покатилось эхо. Мы остановились.

– Назад, зяблики. Вы забыли мешочки. По-вашему, я их таскать должен? Я инвалид детства, мне не положено тяжести носить.

Мы стояли по щиколотку в воде. Валери судорожно сжимала мне майку на спине. Картавый выстрелил еще раз. Пуля с визгом срикошетила в нескольких сантиметрах от ноги Валери.

– Третий раз стреляю уже в лобешник даме, – предупредил он.

Мы вышли на берег. Валери села на гальку. Картавый спрыгнул вниз, повесил автомат на плечо и достал из кармана сигареты.

– Давайте-ка, ребята, закурим перед стартом, – пропел он, чиркая зажигалкой. – А ты молоток,