Карлссон мгновенно развернулся к ней:
— Что?
— Там у тебя… Голова! — прошептала Катя.
У Кати родилась дикая, но вполне логичная мысль: а не голова ли это того самого старого знакомого, от которого остался на память меч?
Карлссон неодобрительно взглянул на Катю, но ее лицо выражало такой откровенный страх, что он буркнул:
— Ладно, посмотри.
Взял «голову» и протянул Кате. Та сначала рефлекторно отшатнулась, но потом сообразила, что «голова» — не настоящая. Она взяла «ужасный» предмет в руки.
«Голова» оказалась неожиданно тяжелой.
— Она что, деревянная? — все еще не отойдя от стресса, проговорила Катя.
— Ну не каменная же, — проворчал Карлссон.
Катя перевела дух, поставила голову на стол, поближе к лампе, и стала рассматривать. Это была не совсем голова — скорее череп. Грубо вырезанный человеческий череп в натуральную величину, с двумя дырками вместо глаз, едва заметной впадиной вместо носа и широкой усмешкой от уха до уха. Повертев «голову», Катя обнаружила, что рот у нее открывается на шарнирах. Во рту у «головы» лежал черный камушек.
— Да… оригинальная штука, — сказала она, поймав пристальный взгляд Карлссона.
— Я сам ее резал, — сказал он. — А глаза у нее светились. — Кате показалось, что говорит он скорее сам себе, чем ей. — Я туда гнилушки клал. Нильсу очень нравилось. Бывало, вернешься домой, а он сразу канючит — папа, покажи кукольный театр…
— Нильс — это твой сын?
Карлссон не ответил. Катя повторила вопрос.
— Мой первенец, — глухим голосом сказал он.
— А где он сейчас? В Швеции?
На этот раз Катя не дождалась ответа. Карлссон, бережно взяв деревянный череп, вернул его в сундук, после чего молча отвернулся.
«Чего это с ним?» — удивилась Катя.
При всех своих странностях невежливым с ней он никогда не был. «Наверно, скучает по сыну», — решила она. Катя снова заглянула в сундук и увидела еще одну игрушку. Кораблик размером с детскую ладонь.
— Ой, лодочка! — Катя протянула руку.
Карлссон мгновенно перехватил ее руку. И захлопнул крышку сундука.
— Ничего не трогай, понятно! Никогда ничего не трогай из моих вещей!
Так резко он еще никогда с ней не разговаривал.
Катя даже испугалась.
— Никогда, — повторил Карлссон уже мягче. — А сейчас тебе пора домой.
— Ты меня выгоняешь? — обиделась Катя.
— Нет, к тебе идет твоя подруга. Лейла. И с ней еще кто-то.
— Так поздно? Откуда ты знаешь? — удивилась Катя.
— Ее духи, — сказал Карлссон. — Я помню запах. Пойдем! — Он подтолкнул Катю к выходу.
Через минуту они уже стояли у окна ее кухни.
— Ты придешь ко мне завтра? — спросила Катя.
— Приду.
— А в гости к себе… пригласишь? — голос ее дрогнул.
— Конечно. Ты же обещала навести у меня порядок.
Кате показалось: он улыбается. Но разглядеть в темноте его лица она не могла.
И тут она услышала звонок в дверь.
— Иди, — сказал Карлссон. — Лейла пришла.
— А вдруг это не она? Вдруг это… кто-то другой?
На самом деле она подумала о Сереже. Или… о Диме.
Карлссон покачал головой и шагнул в ночь. Катя услышала негромкий шорох, потом скрип жести. Это он взбирался наверх.
Катя вздохнула, перелезла через подоконник и пошла открывать дверь.
Карлссон вернулся к себе и тяжело опустился на пол. Он устал. Не телом. Тело его не уставало почти никогда. Он устал от одиночества и ожидания. Кто бы мог подумать, что такой, как он, может устать от ожидания? Раньше, когда было кому ждать
Карлссон издал тонкий свистящий звук, похожий на скулеж собаки. Ему было плохо. Малышка, славная маленькая человечка, разбередила его рану.
Карлссон поднялся, прошел на кухню и отпер сундук. Первым делом посмотрел на подсказчик… Ничего, конечно, ничего. А чего он ждал? И сколько еще ждать…
Карлссон взял «голову», которая напугала Малышку. Для кукольного театра нужна была еще одна голова, и Карлссон сложил пальцы свободной руки так, чтобы тень от нее, падавшая на стену, напоминала человеческую голову.
— А сейчас, Нильс, я расскажу тебе историю о человечке, который не верил в троллей, — произнес Карллсон. Если бы Малышка сейчас слышала его, то без труда узнала бы язык поэмы о Кеннете Маклауде. — Их звали Дункан (кивок деревянной головы) и Уильям (кивок головы тени).
«Привет, Вилли!» — кивок деревянной головы.
«Привет, Дункан!» — кивок головы тени.
«Скажи, Вилли, ты идешь гулять в горы?»
«В горы, Дункан!»
«А ты не боишься троллей, Вилли?»
«Нет, Дункан, никаких троллей нет! Ну я пошел!»
«Иди, Вилли, удачи тебе!»
Голова-тень удалилась, а деревянная голова засмеялась, широко открывая рот.
«Это ничего, что ты не веришь в троллей, Вилли! Главное — чтобы тролли верили в тебя. И ты не обманешь их ожиданий, Вилли! Ведь ты такой то-олстенький!»
В этом месте Карлссон обычно смеялся — и Нильс смеялся вместе с ним. Но сейчас Карлссон засмеялся один.
— Я найду его, сынок, — прошептал он на языке, который Катя уже не узнала бы. — Я обязательно его найду…
Глава двадцать пятая,
в которой Катя не узнала «снежную королеву», зато узнала, что кое-кто считает ее «роковой женщиной»
— Знаете, почему среди троллей так много философов? А вы их женщин видели?
Это действительно оказалась Лейка. И от нее действительно пахло духами. Она с решительным видом тащила за собой какую-то встрепанную девушку. Девушка всхлипывала и подвывала, закрыв лицо руками.
— Ты что так долго копалась? — сурово спросила Лейка, скидывая босоножки. — Спала, что ли? Ну у
