нибудь гомосечная, тьфу, звезда шоу-бизнеса.
— Какие еще посетители?
— Краси-и-ивые, — глупо хихикнула секретарша. — Гламурные такие!
Точно — угадал… В принципе, почему бы и нет? Он же недвижимостью занимается, а «звезды» не в собачьих будках живут.
Илья Всеволодович приосанился, постарался изобразить лицом надежность и респектабельность.
— Пригласи!
Но они вошли сами, не дожидаясь приглашения.
Илья Всеволодович вытаращил глаза не хуже, чем давеча секретарша.
Да уж, гламурнее некуда. Компания выглядела так, словно только что вышла с модной вечеринки или, наоборот, туда собиралась. Два смазливых длинноволосых парня, один — рыжий, манерный, типичный гей (как их представлял себе Илья Всеволодович), второй, не исключено, тоже. Но здоровенный. Плечи — как у спортсмена-пловца.
С педиками — три девки. Да такие, что у Хвостова чуть слюна на клавиатуру не закапала.
Но он взял себя в руки, вспомнил о хороших манерах (сидеть, когда дамы стоят, это, как его… моветон), вскочил, выдвинулся из-за стола…
Его порыв не оценили.
Рыжий гей мягко, словно куклу, выставил за дверь ошалевшую секретаршу, подошел к столу и без приглашения уселся в глубокое кресло. Утонул в нем, но, вопреки господствующему правилу, не почувствовал себя неудобно. Развалился, как на диване. Темноволосый красавчик встал у него за спиной, озираясь. У него был такой вид, будто он силился что-то вспомнить и не мог.
Девицы тоже вели себя так, будто Хвостова в кабинете нет.
Блондинка прислонилась спиной к закрытой двери, скинула шарфик и повесила его на кронштейн телекамеры. Шатенка с комфортом устроилась на подоконнике. Брюнетка, непринужденно обогнув растерянного Хвостова, опустилась аккурат в директорское кресло, закинула на стол длиннющие роскошные ноги в черных замысловатых колготках и одарила Илью Всеволодовича томным взглядом. Хвостов совсем растерялся. Топтался на месте, пытаясь понять, что здесь, черт побери, происходит.
— Чем могу быть полезен? — наконец выдавил он.
— Можете, господин Хвостов, очень даже можете, — нахально изрек рыжий.
Илья Всеволодович едва не вспылил. Удержала его одна маленькая деталь… Вернее, не такая уж маленькая. Ожерелье на шее брюнетки. В драгоценных камнях Хвостов разбирался не очень. Но как выглядят рубины — знал. Так вот, на шее у брюнетки красовалось самоцветное ожерелье, в котором имелось несколько рубинов. Примерно такие Илья Всеволодович видел в Эрмитаже. На живых людях — никогда. И что-то подсказывало: рубины эти — не искусственные.
— Хотелось бы узнать, с кем я имею дело? — произнес Хвостов со всей возможной политкорректностью.
— Хочется-перехочется! — ухмыльнулся рыжий. По-русски он говорил свободно, но с заметным акцентом. Эстонец, что ли? — Делу — время, потехе — час! Так, Тэм? — Он обернулся к брюнету. Хвостова аж передернуло: ну не любил он гомиков! — Подходящий сейчас час для дела?
Брюнет ничего не сказал, но рыжему, похоже, ответ и не требовался.
— Я — Лу Элвин, — поведал он таким тоном, будто сообщил выигрышный номер на скачках. — Можно просто Лу. А вы, господин Хвостов, как нам сообщили: душеприказчик вашего покойного хозяина, Эдуарда Селгарина.
— Допустим, — процедил Хвостов.
С каждой секундой компания нравилась Илье Всеволодовичу все меньше и меньше.
— Так да или нет?
— Почему вас, собственно говоря, это интересует? — спросил директор ледяным тоном.
— А мы — его дети, — сладко улыбаясь, поведал рыжий нахал. — Приятно познакомиться!
Илья Всеволодович просто дар речи потерял.
— Кайре, посади дедушку в кресло, а то его удар хватит от зрелища твоих ляжек! — приказала блондинка у двери.
Оп-па! Брюнетка оказалась на ногах так быстро, что Илья Всеволодович даже отреагировать не успел. Раз — и его, немаленького и нехилого мужика, усадили, нет, уронили в его собственное кресло. И сделала это красотка с сиськами четвертого размера и накладными ногтями по три сантиметра.
Мастерица ушу, блин! Хвостов не был испуган. Он был взбешен! Один звонок — и сюда примчится хоть взвод ОМОНа в полном вооружении!
— Вы не можете быть детьми Селгарина! — рявкнул Илья Всеволодович.
Он был так возмущен, что даже пропустил мимо ушей «дедушку».
— Это еще почему? — с искренним любопытством спросил рыжий Лу.
— Да потому что он был пидором! Какие, на хрен, дети!
«Дети» разразились диким хохотом. Даже сумрачный красавчик криво улыбнулся. Кстати, знакомое у него лицо. Не иначе певец какой-нибудь.
Оказавшись за родным широким столом, на расстоянии протянутой руки от «тревожной» кнопки, Хвостов почувствовал себя более уверенно. Если б еще брюнетка-ушуистка не торчала за спиной, окутывая запахом духов, от которого кружилась голова…
— И не надо меня парить! — рявкнул Хвостов. — Детишки!
— А если Селгарин нас усыновил? — с усмешечкой поинтересовалась шатенка.
— Вернее, удочерил, — уточнила блондинка.
— Да мне поровну, кто он вам! — заорал директор. — Со мной не прокатит! Наследство вам подавай! Ну-ка валите-ка отсюда, попугайчики! Обратно в свой гей-клуб или откуда вы там вылезли. Не то вызову милицию!
— Слышите, сестры, — проворковала брюнетка над самым ухом Хвостова. — Старик-то нас выгоняет!
— Ты нас не выгонишь, человечек! — спокойно произнесла блондинка, глядя на Илью Всеволодовича ясными, как январское небо, и такими же холодными глазами. — Ты слишком нас боишься.
Илья Всеволодович набрал воздуху, чтобы высказать все, что думает… и замер. Его шею пощекотало что-то холодное. И очень острое.
Никто из остальных четверых налетчиков даже не шелохнулся, глядя на директора с глубочайшим равнодушием.
Илья Всеволодович замер.
Только что он чувствовал себя хозяином ситуации. Одно движение руки — и через три минуты (так было заявлено в рекламном проспекте) в офис ворвется «тревожная» группа. Но между кнопкой и рукой Хвостова — четверть метра, а острое и холодное — в миллиметрах от его сонной артерии.
— Отец нам был Селгарин или нет — в общем-то, неважно, — произнес Лу. — Хотя это отчасти действительно так, но — не важно. Для тебя. А для тебя важно только одно: чтобы ты слушал нас и делал то, что мы скажем.
Илья Всеволодович попытался скосить глаза, чтобы выяснить, чем именно ему царапают шею, но холодное прикосновение с другой стороны заставило его замереть. По спине Хвостова потекла струйка пота. Он вдруг понял, что такая драгоценная лично для него жизнь для этой пятерки — тьфу! Убьют и глазом не моргнут. Вспомнились рубины брюнетки… Зарежут — и откупятся. Спишут как самоубийство. Или еще как- нибудь.
Как всякий специалист по недвижимости в России, Хвостов отлично знал, как и почем крутятся шестеренки отечественного правосудия.
— Надо же, — сказал шатенка. Она сидела на подоконнике, и против света ее глаза казались ядовито-зелеными, как трава на трясине. — Такой здоровенный, и такой трус.
— Он уже не думает, что хуже всего — потерять деньги, — заметила блондинка. — Он поумнел и теперь трясется за свою шкуру.
