она пришла первому, уж поверьте. Но иного выхода у нас нет. Олмер был великим завоевателем, что бы о нем ни говорили. И он знал, как нужно нападать – внезапно, стремительно, не давая врагу опомниться, на его плечах врываясь в города!

Вспомните повесть Теофраста Письменника… Если мы не переймем уроки Короля-без-Королевства – Исена может повториться. Только на сей раз уходить будет уже некому и возрождать Рохан тоже. На Дуге у нас было шестьсот полных сотен! Никогда Рохан не выставлял такой силы, и что же?

Наша рать была стерта в пыль! Я до сих пор поражаюсь, как потом удалось собрать тридцать тысяч…

Фолко сидел ни жив ни мертв от изумления. Эодрейд, благородный король Рохана, чье слово считалось крепче камня, готов первым втоптать свое имя в грязь, покрыв себя вечным позором. Слова рвались у Фолко с языка – он неложно уважал правителя Рохана, они не раз сражались бок о бок, и покорно склонить голову после ТАКОГО – нет, это не для него!

– Немного внимания, друзья. – Король поднял руку. – Послушайте меня еще немного. Суть того, что я хочу сказать вам, весьма проста. Дело в том, что заключенный нами мир – не обычный мир. Все понимают, что ни мы с хазгами, ховрарами и прочими находниками ужиться не сможем, ни они с нами. Поэтому одно из двух – либо они уничтожат нас, либо мы уничтожим их. Вспомните, как сражались дунландцы в этой войне!

Фолко помнил. Однако он помнил и роковой удар дунландской пехоты в тыл уже окружившим воинство Олмера роханцам во время Исенской битвы, помнил и страшную месть уцелевших степных всадников… Под кровавыми счетами черту не подведешь. Да и теперь чудом уцелевшие остатки дунландского племени вновь дали бойцов в армию ховраров. И дрались дунландцы отчаянно…

– Долго так продолжаться не может, – говорил король, лицо его мало-помалу темнело от сдерживаемого гнева. – Настанет день, и нас сотрут с лица земли, если мы до этого не внушим всем врагам такой ужас, что они начнут пугать детей в колыбелях нашим именем!

Фолко опустил глаза. Что-то ворохнулось около сердца тупой, ноющей болью. Знакомые слова… Месть, месть и еще раз месть! – разве он сам не жил по этому волчьему закону последние десять лет?

Король отпил из чаши – небывалое дело, верный признак того, что Эодрейд сильно взволнован.

– Сейчас никто не ждет нашего удара. Вражьи прознатчики доложат, что войско ушло в Хорнбург и его вот-вот распустят по домам. А мы в это время пройдем тайными тропами через Белые Горы, обогнем их с запада, отрежем ховраров и хазгов от помощи Огона и Терлинга, а потом начнем большую охоту! Живым уйти не должен никто.

– Мы воины, а не палачи! – прохрипел Эркенбранд. Глаза старого воина горели от гнева.

– Знаю. – Голос Эодрейда зазвенел. Король тоже с трудом сдерживал ярость. – Выбирай, Храбрейший: или мы станем палачами сами, или другие станут палачами для нас! А я хочу, чтобы Рохан жил. Любой ценой, и моя собственная жизнь, да что там жизнь – честь! – ничто в сравнении с этим. А уничтожив всех врагов в междуречье Гватхло и Исены – и тем более взяв Тарбад! – мы сможем по-другому говорить с Аннуминасом… Мы заставим их признать нашу неприкосновенность!.. А теперь я хочу услышать вас. И первым прошу стать тебя, мастер Фолко!

Хоббит удивленно поднял брови – он никак не ожидал подобного. Бросил быстрый взгляд на друзей гномов: лица их были непроницаемы, словно каменные маски. А это в свою очередь значило, что услышанное им не нравится, и притом очень сильно.

Фолко поднялся. Уловив на себе неприязненный взгляд Эркенбранда, он повернулся к старому воину и почтительно поклонился ему.

– Мой повелитель, быть может, начать лучше было бы Храбрейшему?..

– Предоставь решать это мне! – непривычно жестко отрубил король. – Ты тоже был и на Андуине и на Исене… как и я, кстати. Так что говори смело.

Фолко поднял брови – так, чтобы это видел засопевший от обиды Эркенбранд: мол, все понимаю, но выполняю приказ, не обижайся на меня, Храбрейший, и начал:

– Мой повелитель, по-моему, это безумие. Войско утомлено и ослаблено потерями. В поход можно вывести не более шести полных тысяч – остальных нужно оставить в Хорнбурге и на Исене. А кроме этого, нельзя забывать и о восточной границе. За Андуином неспокойно… Но главное даже не это. О мой король, я немало времени провел в одном отряде с теми же хазгами и знаю: раз изменивший слову перестает быть для них человеком. Если своему слову изменит правитель большой страны – в глазах хазгов весь его народ превращается из людей, пусть даже и врагов, в хищных зверей, которых нужно уничтожать безжалостно и беспощадно, и чем скорее, тем лучше. Сейчас слово короля Рохана, – с нажимом произнес последние три слова Фолко, – ценится куда выше золота. Потому что он ни разу не отступал от него. И быть может, своим словом ты вернее защитишь королевство, чем мечами и копьями? Это первое и главное. Я мог бы еще много чего сказать о том, что план похода хоть и хорош – действительно, никто из врагов не будет ждать нас со стороны моря, а если возобновить договор с Морским Народом, то шансов на успех прибавится, – но намеренно оставлю все эти рассуждения в стороне. Ибо, по мысли моей, королевское слово не может быть нарушено ни при каких обстоятельствах. Я сказал.

– Молодец! – опускаясь на место, услышал хоббит горячий шепот Торина.

Сидевший ближе Малыш просто пожал Фолко руку – и так, чтобы все видели.

Эодрейд выслушал хоббита молча, лишь на скулах его играли желваки.

– Мысли мастера Холбутлы мне понятны, – ледяным тоном проронил властитель Рохана. – Что скажут остальные? Что скажешь ты, Храбрейший?

Грузный Эркенбранд с трудом выбрался из кресла.

– Что могу сказать я, старый и немощный? – Голос его все еще дрожал от обиды. – Мой король давно уже живет плодами собственных мыслей, да еще и дает в Коронном Совете первое слово чужакам и наемникам, пусть даже весьма искусным!

Внешне Фолко остался невозмутим, хотя внутри у него все тоже сжалось от обиды. «Ах ты старый, выживший из ума пень! И это после всех битв, в которых я сражался под роханскими стягами!»

Рядом с хоббитом яростно засопел Малыш, уже готовый броситься на обидчика.

– Храбрейший, обида помутила твой разум, – холодно бросил король. – Мастер Холбутла и впрямь получает содержание из моей казны, поелику не имеет никаких ленных владений в пределах Рохана, что, я вижу, было моим немалым упущением! Но ты запамятовал, Храбрейший, благодаря кому мы взяли Эдорас столь малой кровью!.. Впрочем, мы сейчас говорим совсем о другом.

Что скажешь ты о моем плане?

– Что я могу сказать… – Эркенбранд побагровел так, что Фолко испугался, как бы гордого старика не хватил удар прямо здесь, за пиршественным столом. – Наверное, план хорош… Но хотелось бы услышать; что, кроме собственного убеждения, положил король в основу своего решения?

Разорвать договор с соседями, сколь бы худы они ни были, – такого у нас еще не случалось!

– Верно. Не случалось. – Эодрейд отрывисто кивнул. – У меня и впрямь нету никаких твердых доказательств, что враг тогда-то и тогда-то начнет вторжение. Напротив, ховрары и хазги ослабли, их рати изрядно потрепаны…

Разумеется, им нужно будет время, чтобы оправиться. Но что они станут делать несколько лет спустя, когда подрастут молодые воины? На кого обратится острие их удара?.. Не на нас ли?..

На краткое время наступила тишина.

– А почему повелитель так уверен, что оно не обратится на междоусобицу?

– негромко заметил Торин, после того как Эодрейд кивнул головой, давая желающим знак говорить. – Почему бы и не сделать так, чтобы ховрары вцепились в горло хазгам или же они вместе – хеггам? Или чтобы все ополчение Минхириата и Энедвэйта не напало бы на владения Огона?

Король-без-Королевства мастерски умел ссорить своих врагов и не давать им объединиться…

– Плести интриги… – поморщился Эодрейд.

– Однако это лучше, чем отказываться от собственного слова! – встрял Маленький Гном.

– Так, я слышал всех, кто служит Рохану, не принадлежа к нему по крови.

А вы, мои остальные Маршалы? – Эодрейд сел, упираясь локтями в стол и опустив подбородок на сцепленные пальцы рук.

Военачальники закряхтели и задвигались. Видно было, что никому из них не улыбается противоречить