обняв Ирину, до последнего мгновения своей жизни, если бы вдруг не обратил внимания на большую темную лужу перед дверкой люка, в котором когда-то прятался Игнат. Я подумал, что из-за шторма оттуда стала пробиваться забортная вода, хотя и не представлял, как это могло произойти – может быть, непроизвольно открылась какая-нибудь заслонка над осью гребного винта… А вдруг через эту заслонку можно выбраться наружу, в море?

Я не тешил себя надеждой, что нам удастся каким-то чудодейственным способом выбраться из трюма наружу, но все-таки заставил себя встать и подойти к дверце.

– Что это? – сонным голосом спросила Ирина, убирая с лица волосы.

– Вода, – ответил я, присел у люка и тотчас понял, что вода не бывает такой… Леденеющей рукой я взялся за ручку, надавил на нее. Холодок прошелся у меня по спине. «Не открывай! – шепнул мне внутренний голос. – Один раз ты уже открыл…»

Я надавил на ручку сильнее и потянул на себя медленно, в готовности немедленно ее закрыть. Мне показалось, что я улавливаю запах дешевых приторных духов. Дверца не скрипела, как раньше, ее пружина была густо смазана. Я открыл дверцу до конца…

– У тебя спички есть? – спросил я и испугался своего голоса – слабого и безжизненного.

– Зажигалка, – ответила Ирина. Она подошла ко мне и встала за моей спиной. – Ничего не видно. Какой тяжелый запах…

– Уйди! – крикнул я и протянул руку с зажигалкой вперед, в липкий мрак преисподней. Большой палец нащупал ребристое колесико. Одно движение – и вспыхнуло пламя; темнота, словно стая черных крыс, испуганно забилась в самый угол. С немым ужасом я смотрел на сплетенный комок чего-то очень похожего на разлагающиеся водоросли. Сквозь засохший, спутавшийся клок на меня смотрел мутный глаз, и пламя зажигалки отражалось в нем. Я почувствовал, что больше не могу дышать, и из последних сил просунул руку с огнем еще глубже.

То, что я увидел, вынудило меня издать дикий вопль. Конура была завалена сырыми, чернеющими человеческими головами, и они, словно кочаны капусты, соприкасались друг с другом, будто целовались или перешептывались, и волосы с головы Эльзы налипли на лысину Фобоса, а синий оскаленный рот Али касался крупного и чуть ссохшегося уха врача…

Я с криком отскочил от люка, ударом ноги закрывая его, кинулся на лестницу, взлетел к двери и принялся колотить в нее руками и ногами.

– Не делай этого! – не своим голосом кричал я. – Не делай этого, Игнат! Не надо! Я умоляю тебя! Не надо!

Покачиваясь и прижимая руки ко рту, посреди отсека стояла Ирина. Ее мутило. Отвратительное зрелище вызвало у нее глубочайшее отвращение, но не более того. Она не знала этих людей и не понимала, о чем я умолял Игната, разбивая в кровь кулаки. Мне хотелось убить себя, чтобы умереть прежде, чем наступит страшное мгновение. Никто, никто не остановит яхту на ее пути к чудовищной плахе, где будут убиты сотни невинных людей! А ведь Дзюба предупреждал меня, что это произойдет, если я откажусь дать ложные показания против Селимова! Он предупреждал меня, но я считал, что не способен предать друга. Значит, я способен осмыслить ту чудовищную трагедию, которая произойдет с минуты на минуту? Я предпочел, чтобы погибли дети, но лишь бы не запачкать свою холеную совесть? И я до сих пор уверен, что поступил верно в кабинете у Дзюбы? О нет! Я не наивный и честолюбивый глупец! Я подонок, я преступник!

Схватив гаечный ключ, я принялся неистово бить им по бортам яхты. Грохот стоял ужасный, корпус яхты гудел и стонал, и мне казалось, что от ударов дрожит море, покрывается рябью озноба.

– Прекрати!! – закричала Ирина, затыкая уши.

Я откинул ключ в сторону, рухнул на колени. Господи! Где же тот эталон, которым можно измерить степень праведности моих поступков? Почему ты не наделил им меня, чтобы я безошибочно определил, как надо было поступить, чтобы душа до последней секунды жизни оставалась спокойной, а мысли стройными и светлыми от осознания своей нравственной чистоты? Почему ты так мучаешь меня сейчас, будто я предал, струсил или польстился на сребреники? В чем мой грех, если я удостоился таких мук? Когда пошел против твоей воли? За что ты казнишь меня страшной мыслью, что я буду омыт детской кровью по собственному желанию? Где же ты был, господи, когда я так страшно заблуждался, слепо следуя голосу своей совести? Зажги маяк, дай луч надежды, по которому я пойду с уверенностью, что смерть моя не будет напрасной!

Ирина плакала, стоя надо мной и пытаясь поднять меня с колен. Я поднял отяжелевшее лицо и увидел перед собой замасленную до черноты рубашку мотора. Ярче! Больше света! Я вскочил на ноги, оглядывая мотор так, словно нищий, которому с неба свалился сундук с золотом. Схватился за воздушный шланг, соединенный с фильтром. Ударом кулака разбил пластмассовую коробку фильтра, обнажив многослойную сетку, перемежеванную стекловатой и пористой бумагой. Двигатель-то дизельный! Имеющий те же особенности, что и в моем джипе – то есть без дросселирования на впуске и с малым объемом камеры сгорания. Этими особенностями я и воспользуюсь.

Дрожащей рукой я насадил топливный шланг на патрубок, и солярка снова устремилась в сердце мотора. Сейчас, голубчик, мы тебя реанимируем! Ты у нас еще поработаешь, еще покажешь свою могучую силушку! Я подсоединил провода от аккумулятора к стартеру. Мотор задрожал, засвистел, но с первого раза не завелся… Ирина стояла со мной рядом, не понимая того, что я делаю. Мне трудно было смотреть ей в глаза. Я убивал ее, она это чувствовала, но не знала: за что? почему?

Вторая попытка… Руки дрожат, попасть в клеммы очень непросто. Стартер с лязгом провернул шатун, спрессованная солярка воспламенилась, толкнула поршни, и мотор заработал! Пучки дыма, словно от выстрелов маленьких пушек, стали быстро наполнять отсек. Я потянул за трос, увеличивая обороты до максимума. Двигатель взревел, мелко задрожал, и вибрация перешла на весь корпус.

Ирина прижалась лицом к моему плечу. Она ни о чем не спрашивала, не проявляла беспокойства. Она полностью доверилась мне, полагая, что все, что я делал, – это правильно, ибо иначе нельзя. Я притянул ее к себе, обнял, коснулся губами ее уха.

– Яхта загружена взрывчаткой, – сказал я. – Игнат направляет ее к центральному причалу, где сейчас праздник…

Она отстранилась от меня, взглянула мне в глаза, но они были заполнены не столько ужасом, сколько жалостью и сочувствием ко мне; Ирина поняла, что я скрывал от нее все это время и чего мне это стоило.

– Послушай меня внимательно, – говорил я. – Я попробую взорвать мотор для того, чтобы пробить днище. Чтобы нам выбраться через пробоину наружу, надо будет дождаться, когда трюм полностью