Оставалось только расписаться под этим кратким изложением моих бед, чтобы бумажка обрела статус юридического документа.

Уподобляясь сыщику, я мелко изорвал бумагу и швырнул обрывки в окно. Кофе убежало, кухня наполнилась ядреным дымом… Я распахнул окно и стал ходить из угла в угол, пиная ногами табуретки. Вроде бы суть схвачена. Но все изложено как-то странно, эзоповым языком, слишком обтекаемо. Нет ни слова об оружии, которое было у бандитов. Ни слова о засохшей лужи крови в каюте. Ни слова о том, что бандиты ранили Игната. А к чему эта двусмысленная фраза: «Местонахождение Игната в данный момент мне неизвестно»? Можно подумать, что я самолично утопил его или спрятал где-нибудь и не хочу признаваться в этом. А что такое «неподконтрольное развитие событий», в результате которого я оказался в море? Почему не написано про отказ двигателя у самолета? Они решили, что это вымысел? Причем настолько неудачный, что даже не стали заносить мои слова в протокол?

Я зашел в ванную и с ненавистью сорвал с себя сырую омерзительную одежду, пнул ногой упавший на кафельный пол обломок самолетного щитка. Все мои беды начались с этого проклятого самолета! Подвел меня, как ленивый конь, отказался подчиняться, начал своевольничать, показывать характер. Птицей возомнил себя! Так лети к черту на кулички! Убирайся, откуда пришел!

Подхватив щиток, я завернул его в мокрую одежду, выбежал на кухню и швырнул тяжелый комок в распахнутое окно. Потом забрался в душевую кабину, плотно закрыл полукруглую стеклянную дверь, похожую на фонарь самолета. Все. Отлетался… Включил горячую воду на полную мощность… Вот теперь хорошо. Это мой маленький мир, наполненный теплым паром, где колкие струи массируют тело, смывают едкую соль вместе с усталостью и раздражением. Я вылил на голову половину флакона шампуня, подставил лицо струям. Век бы стоял так, смывая с себя все, что меня угнетало. Смыть бы еще реальность, которую я не в силах был понять. Заодно и продажного милиционера вместе с протоколом, и тупого охранника, и злобную врачиху… Вода ласкала мое тело, успокаивала, передавала мне свою гибкую, вечную энергетику.

Я зачесал волосы назад массажной щеткой, побрился новым лезвием, ополоснул лицо лосьоном с запахом лимона, надел халат. Вот теперь я человек. Нашел в холодильнике чуть заветренную ветчину, помидор да загнал в тостер ломтик белого хлеба. Жуя на ходу, я пошел в кабинет. Сел на край стола. В одной руке бутерброд, в другой – телефонная книга… Никифор, Никифор… Как же его фамилия? Я привык называть его Ником – так он сам пожелал, когда мы познакомились. Я листал книжку. Это мой давний приятель. Познакомились мы с ним лет пять назад в Карпатах, катаясь на горных лыжах. Выяснили, что живем относительно рядом. Как-то я помог ему брать банду вымогателей, когда у него была напряженка с оперативными работниками. Он мне за это помог продлить лицензию. С тех пор мы изредка перезванивались. Я поздравляю его с Днем милиции. А он выуживает у меня интересующую его информацию по местному криминалу. Нику еще не было тридцати, когда он занял должность начальника межрайонного отдела по борьбе с оргпреступностью. Интересно, а сейчас он на какой должности?

Ага, вот его мобильный телефон. Дзюба Никифор Игоревич. Лишь бы его телефон был в сети!

– Привет, Кирилл! – отозвался Ник сразу после первого гудка.

Прежняя манера разговора – слова произносит торопливо, со сдержанной вежливостью, словно мы только что виделись, обо всем поговорили, да вот я зачем-то опять звоню, отрываю его от дел.

– У тебя есть пять минут, чтобы выслушать меня? – спросил я.

– Четыре с половиной.

Я набрал в грудь побольше воздуха и вдруг понял, что мне невыносимо противно и тяжело рассказывать одну и ту же историю в сотый раз, особенно после того, как все, кто ее слышал, мне не поверили – ни бандиты, ни милиция… Может быть, зря я порвал протокол? Как-никак, а в нем моя история адаптирована под милицейское мышление. Зачитал бы по бумажке, глядишь, и Ник все бы понял сразу и без лишних вопросов.

То, что я сказал Нику, уместилось в одном предложении: вооруженная банда захватила яхту «Галс», убила всех пассажиров, один выжил, но неизвестно, что с ним сейчас. Все!

Возникла долгая пауза. Ник сжигал молчанием тот лимит, который отвел мне.

– Откуда ты об этом знаешь? – изменившимся голосом спросил он. Было похоже, что он слегка прикрыл ладонью трубку.

Пришлось вкратце рассказать про самолет.

Снова пауза. Я воспринимал тишину лучше, чем многословие сыщика-взяточника. Если милиционер молчит, значит, он думает, значит, мои слова проделывают какую-то работу в его сознании.

– Надо спасать парня, – сказал я, чтобы убедиться, что Ник по-прежнему на связи и слышит меня.

Ник откашлялся.

– Ну да, конечно… Разумеется.

Как-то странно он себя вел.

– Могу помочь, – ненавязчиво предложил я свои услуги.

– Да нет, спасибо… Кхы-кхы… Хотя… Ты сейчас дома?

– Дома.

– Никуда не уходи, дождись меня. Я сейчас подъеду. Договорились?

– Договорились, – растерянно ответил я. Дзюба никогда не был у меня дома, и я никогда не давал ему свой домашний адрес.

– Только ни шагу из квартиры! – еще раз предупредил Ник.

Я отключил связь. Он меня озадачил. Обычно милиционеры вызывают свидетелей к себе в кабинет. На дом они приезжают для иных целей. Я переоделся – негоже принимать гостя в халате. Заглянул в бар, выставил на стол два бокала и блюдце с цукатами… Какая-то смутная тоска охватила меня. Я озирался по сторонам, переставлял с места на место привычные предметы, будто хотел найти причину тягостного чувства… Вышел в прихожую, надел легкие спортивные туфли и не смог ответить самому себе, зачем это