– Вышел из моря и попал.

– Ах, вот как! – еще больше обрадовался охранник, оттесняя меня впалой грудью. – Из моря вышел? А как ты в это море без пропуска попал?

– Я из самолета выпал.

– Из самолета? – затрясся от негодования охранник и принялся толкать меня в грудь мосластой рукой. – Вот пока не заплатишь, я тебя не пропущу! Освободи проход! Уйди отсюда!

Я отодвинул охранника в сторону, словно табурет, и вышел наружу. За моей спиной залился трелью свисток. Я спустился в подземный переход, удивляясь однобокому своеобразию этого мира, куда я вернулся. Впрочем, чему я удивлялся? Никогда прежде я не был на платных пляжах, предпочитая отдыхать на диких, где не было ни массажисток, ни охранников, и никто не вымогал деньги за пользование морем… Встречный поток людей теснил меня к стене перехода. Я шел слишком быстро, как никто не ходил в курортной зоне в это время дня, потому всем мешал и создавал водовороты. Толпы отдыхающих глазели по сторонам, налипая на нескончаемые столики продавцов курортных услуг. Две бойкие девушки разрисовывали всем желающим руки, пупки, ягодицы замысловатыми узорами; мужчина с опухшим лицом торговал вином, разлитым в залапанные бутылки; женщина со звонким голосом предлагала билеты на концерт эстрадной звезды; две толстые и шумные бабы совали в лицо прохожим поделки из ракушек и морской гальки; сухонькая старушка с быстрыми лукавыми глазками украдкой, словно нечто постыдное, показывала прохожим прикрытые тряпкой пирожки; толстый мужик, надув щеки, наполнял своим дыханием матрац, и с его сжатых губ капала слюна… Мне казалось, что я снова в открытом море – агрессивном, безжалостном ко всякому, кто окажется в его стихии, и работаю изо всех сил руками, чтобы быстрее добраться до берега, чтобы не видеть пытливых взглядов торгашей и сытых, разомлевших на солнце лиц курортников.

Оказавшись на улице, я побежал – мне вдруг стало страшно от той мысли, что Игнату может не хватить каких-нибудь нескольких минут, которые я сейчас так безрассудно трачу. Надо верить, что он жив, с ним все в порядке, но смерть медленно опускается на него многотонным прессом, и с каждым мгновением она все ближе, все ощутимее, и беда случится с ним в тот момент, когда помощь вот-вот подоспеет. Как в плохих фильмах: герой погибает, и тотчас в кадре появляется ураганная конница, сверкающая оголенными шашками, и всех врагов – шмых! Так и хочется сказать этим ветрогонам: а на пять минут раньше слабо было прискакать, козлы?

Вот и я, чтобы не быть козлом, на полной скорости влетел в отделение милиции и, задыхаясь, потребовал у дежурного бланк заявления. Дежурный, поддавшись моему напору, сразу же потянулся за бумажкой, но вдруг рука его застыла на полпути. Он поднял голову и как-то странно взглянул на меня.

– Это вы звонили минут пятнадцать назад? – спросил он. – По поводу яхты?

Я кивнул.

– Тогда зайдите, пожалуйста, в четырнадцатый кабинет. Вас там ждет следователь.

Молодой симпатичный человек с безукоризненной прической, в строгом костюме и с приличными манерами, чем напоминал околдованного сладкими ожиданиями жениха, указал мне на продавленное кресло, стоящее в углу кабинета, пробежал глазами по бумажке, которая лежала у него на столе, перевернул ее чистой стороной кверху и, избегая смотреть мне в глаза, спросил:

– Кирилл Андреевич, а как вы оказались на яхте «Галс»?

Не успел я рта раскрыть, как дверь широко распахнулась и вошел невысокий, потрепанный жизнью мужчина с цепким недоверчивым взглядом.

– Так! – громко сказал он, ударяя по столу ладонью. Сел на стул, уставился на меня и стал торопливо потягивать сигарету. Он не выдувал дым, дабы не делать пауз между словами, и рот мужчины во время разговора дымился, как кадило. – Так. Подробно. Под протокол. Обо всем и с самого начала…

После каждого слова мужчина ударял ладонью по столу. Жених несколько растерялся, словно этот классический прием допроса был ему неизвестен, пожал плечами и полез в ящик стола за бланком протокола.

– Лучше сразу признаться во всем, – посоветовал мне потрепанный жизнью мужчина, продолжая высматривать в моих глазах страх и неудержимое желание расколоться. – Когда? Где? С кем? Все под запись! Дословно!

Жениху не очень хотелось писать всякую лабуду, он мялся, водил плечами, чесал розовую щеку, но старшему товарищу возразить не мог. Признаться, я не совсем понимал, что от меня хотят. Это было похоже на то, как если бы меценат сделал богоугодное дело, бескорыстно отвалил денег беднякам и сиротинушкам, но те вдруг стали угрожать ему и предъявлять непонятные претензии.

Я подробно и быстро начал пересказывать события последних двух суток, начиная с того момента, как у моего самолета отказал двигатель. Жених явно не поспевал за мной, стенографии его не обучили, и он по своему усмотрению выбирал из моего повествования самые ценные мысли. Я завершил рассказ насыщенным динамикой эпизодом, когда кинулся за руль моторной лодки и погнал ее к берегу… Сыщик, взявшийся расколоть меня, все время ухмылялся, крутил головой, словно отказывал кому-то, потирал шею и ронял пепел на пол. Когда его молодой коллега кончил писать – а у него получилось всего полстранички текста, – потрепанный жизнью сыщик схватил протокол, посмотрел на него, стряхнул на него пепел и просветленными глазами посмотрел на меня.

– Я так и думал, – выдал он, кинул окурок на пол, раздавил его и качнул головой. – Пошли со мной.

Он завел меня в другой кабинет, запер за собой дверь, положил протокол на стол и оперся о него руками, словно Гитлер о карту мира.

– Что это у тебя за поясом? – спросил он, кивая на край щитка, торчащий из моих джинсов.

– Кусок от самолета, на котором я летел.

Сыщик шумно потянул носом воздух, покусал губы, наверное, с трудом сдерживаясь, чтобы не обложить меня матом.

– Плохи твои дела, парень, – процедил он, сверкая глазами, уставшими от созерцания человеческих грехов. – Очень плохи. Хуже некуда.

Я призадумался, стараясь дословно вспомнить свой рассказ – не придумал ли я впопыхах что-нибудь страшное, не приписал ли себе какое-нибудь преступление?

– Конкретнее можно? – попросил я.