— Большой — не то слово. Он огромный. Им можно вооружить целую армию.

— Ты знаешь, где этот склад находится?

— Не знаю… Нет, не знаю… Это держится в строжайшем секрете…

— Ты понимаешь, батя, — сказал Ашот, — мы склады с оружием тоже ценим и ради богатого трофея готовы драться аки тигры.

Неизвестно, как Алимов перевел реплику старшего лейтенанта, но афганец вздрогнул так, словно его ударило током. Он посмотрел на офицеров широко раскрытыми глазами, в которых застыло отчаяние. Медленно, едва слышно он ответил:

— Умоляю вас, не стреляйте по кишлаку. Никакое оружие не стоит жизни наших детей и женщин.

— Тут ты прав, батя. Но если мы это оружие не экспроприируем, то потом оно будет стрелять по нашим бойцам. А нам это на фиг не надо. Так что давай искать золотую середину. Баб твоих, конечно, нам жалко, но наших бойцов жальче еще сильнее, а потом…

— Ладно, закрой рот, — оборвал словесный поток Вартаняна Звягин и пошел к радиостанции докладывать Воблину о встрече с Махмедом. Вартанян расхаживал вокруг афганца и, прищурившись, подозрительно смотрел на него. Нестеров, сидя на земле, думал о том, что война — это необыкновенная, несравнимая дрянь, потому как никогда не найдешь компромисса и не обойдешься без чьей-либо крови. «Уйти нельзя стрелять». Вот и мучайся, где запятую поставить.

Ротный быстрым шагом вернулся к офицерам.

— Воблин уже в пути — наша техника и афганские бойцы выдвигаются к кишлаку по шоссе. Нам приказано подняться в горы, пройти вокруг кишлака по хребту, чтобы исключить возможный удар противника сверху, и блокировать кишлак с южной стороны.

— Шиздец, — прокомментировал Вартанян. — Значит, будет большая война.

— А как он отреагировал на то, что моджахеды готовы прикрываться женщинами? — спросил Нестеров.

Звягин скривился и отрицательно покачал головой.

— Стал кричать, что не верит ни единому слову афганца, что мы любезничаем со шпионом и дезинформатором. Мол, ваш афганец обеспокоен только тем, что наша техника подавит посевы на его поле и развалит пару дувалов.

— Живи я здесь, я бы тоже был этим обеспокоен. Любому нормальному человеку насрать на войну и наши разборки. Мы уйдем, а ему тут жить, ему растить детей…

— Ладно, Нестеров! — как от боли, скривился Звягин. — Хоть ты не сыпь мне соль на раны. Я что могу сделать? Мы — солдаты и вынуждены подчиниться.

Почти два часа рота шла под ветром и дождем по размытой тропе. Афганец шлепал по грязи в своих калошах рядом с Нестеровым и Вартаняном, вытянув худую жилистую шею вверх, глядя вперед. Его чалма намокла и свисала мокрой тряпкой. С бороды — жалкой и тонкой — капала грязная водичка. Свой тряпичный узелок Махмед спрятал за пазуху и все время придерживал его одной рукой.

Когда рота прочесала все окрестные горы и ложбины и стала спускаться к кишлаку с южной стороны, афганец заволновался, стал озираться по сторонам, что-то бормотать и нервно теребить замусоленные четки на тонкой черной нитке.

— Страшно, батя? — отреагировал на его поведение Вартанян. — Понос не начался? А вот мы так почти каждый божий день… Эх, война, война… Не ссы, уцелеют твои бабы. Мы надурняка стрелять не будем. Мы только по бородатым — пух!

Афганец тем не менее вовсе остановился и, сойдя на обочину дороги, опустился на корточки.

— Ну точно, понос у человека! — умозаключил Вартанян.

Афганец искал глазами Алимова. Увидев переводчика, сказал ему несколько слов.

— Он не может идти дальше, товарищ старший лейтенант, — перевел Алимов Вартаняну.

— А это еще почему? — насторожился Вартанян. — Мы без тебя никак. Ты у нас главный проводник, этакий афганский Сусанин. Вставай, вставай, батя! И в первые ряды наступающих! Докажи своей ханумке, как ты ее любишь… Ты что ж, жопа, сопротивляешься? Да я тебе каблуки повырываю, не снимая ботинок!

— Уймись, Вартанян! — рявкнул Звягин. — Алимов, что с ним?

— Он боится, что моджахеды увидят его с нами и за измену убьют его жену.

— Стопроцентно убьют, — согласился Звягин.

— А мы его переоденем в солдатскую форму! — придумал Вартанян.

На связь вышел Воблин:

— Ноль первый, почему задерживаетесь?

Звягин думал.

— Алимов, пусть покажет, как лучше пройти к кишлаку, чтоб нас не заметили.

Махмед стал долго и путано объяснять, жестикулируя руками и показывая на реку.

— Он говорит, что надо перейти реку в этом месте, а дальше — через сады.

Ротный кивнул, достал из полевой сумки карту.

— Иди, отец, иди. — Нестеров легонько ткнул в плечо афганца. — И не попадайся нам больше на глаза.

Махмед закивал, снова попытался поймать руку Нестерова и поцеловать ее.

Вартанян, угрюмо наблюдая за афганцем, съязвил:

— Пусть идет. Конечно, пусть спасает свою жалкую жизнь. А мы — все герои. Сейчас полроты положим, чтобы спасти его жену. Мы — пушечное мясо. Нам людей не жалко. Что такое жизнь солдата? Копейка!

— Кто-нибудь заткнет Вартаняну рот? — крикнул Звягин. — У тебя что, мандраж начался?

— А то нет, — пожал плечами Вартанян. — Я что — не человек? Мне страшно. Я не скрываю. Это нормальное человеческое чувство, которое возникает у здорового, молодого и весьма красивого мужчины, собирающегося идти под пули на верную погибель…

Звягин захлопнул сумку, поправил на себе ремень автомата:

— Все, отставить разговоры! Реку переходим здесь. Далее скрытно, перебежками — через сад. Нестеров! Отправляй вперед разведдозор. Сам пойдешь первым. Вартанян — прикрываешь его с левого фланга, я — с правого.

— Ой, бля! — закачал головой Вартанян. — Гадом буду — мы выйдем прямо на позицию пулеметчика. Прощай, мама…

Преодолевали реку группами, вытянувшись цепочкой и крепко ухватив друг друга за поясные ремни. Течение корежило эту цепочку, выгибало ее по своему усмотрению, но солдаты шаг за шагом шли по скользкому каменистому дну, не давая воде разорвать связку.

На другом берегу, катаясь по мокрому песку размытого берега, Нестеров надевал мокрые ботинки на посиневшие от холода ноги, вбивал их ударами о прибрежные камни, стараясь вытерпеть боль, кусал губы.

Спустя минут пятнадцать после переправы солдаты разведдозора остановились и замахали руками. Звягин передал по цепи: «Ложись!»

Нестеров и Вартанян подползли к командиру. По радиостанции передавали: «Коробочки оцепление закончили, „Кобра“ держит юг и запад». Это означало, что боевые машины пехоты и подразделения «зеленых» уже оцепили кишлак.

— Нестеров, — сказал Звягин, разглядывая в бинокль пустынный сад и казавшиеся безлюдными постройки кишлака. — Пойдем в гости. Бери с собой человек пять.

Он решительно вскочил на ноги и кинулся к ближайшему дереву. Солдаты — за ним. Рота медленно просачивалась через сад и приближалась к рыжим стенам. В гнетущей тишине прошли минут пять или семь. Звягин, заглянув за угол, вышел на первую улочку кишлака и пошел вдоль дувалов. Боевые группы — за ним. Нестеров кивнул своим, обогнал ротного и стал прочесывать параллельную улочку. Солдаты, напряженные, ловкие и бесшумные, перебегали с места на место, крутили головами во все стороны, распахивали ногами калитки, заглядывали во дворы.

Нестеров двигался во главе группы, держа в поле зрения мокрые тяжелые стены, обвалившиеся углы