каком-то омерзительном экстазе, и мой палец без труда проткнул веко и скользнул в горячее нутро, разрывая сосуды и связки. Я почувствовал, как голова картавого дернулась, как стала быстро гаснуть скорость, автомобиль съехал с дороги, затрясся по буграм, меня ударило, развернуло, и я разжал руки.

«Фольксваген» замер на пешеходной дорожке, уходящей в глубь парка. Я лежал в десятке метров от него. К нам мчались две милицейские машины, завывая сиреной и сверкая мигалками, тормознули неподалеку.

Пошатываясь, я встал на ноги, удивляясь тому, что оказался способным на этот подвиг, подошел к машине, открыл заднюю дверь. Мария Васильевна, ожидая поддержки, упала мне на грудь. Но это была последняя капля. Я свалился к ногам женщины, поверженный рыцарь, не сумев поставить красивую точку под этой дьявольской гонкой. Женщина, содрогаясь от беззвучных рыданий, присела возле меня. Милиционеры шли к нам медленно, будто ждали продолжения драмы.

И дождались. Едва я попытался снова подняться на ноги, как «Фольксваген» тихо завелся, медленно отъехал назад, на шоссе, неторопливо занял место в ряду и живенько покатил среди автомобилей, скрываясь из виду. Милиционеры замерли, не зная, что делать.

— Держите его! — кричал я. — Уйдет же! Да что вы смотрите!

Они кинулись к своим машинам, но преследовать «Фольксваген» уже не было никакого смысла — он исчез за ближайшим перекрестком. Мне захотелось заплакать, но так болела грудь, что я лишь поморщился, закрыл глаза и провалился в небытие.

Когда я открыл глаза, то увидел, что по белому потолку разгуливает жирная муха. Сначала она довольно резво бежала к шнуру, на котором висел светильник, потом развернулась и пошла в обратную сторону, но скоро остановилась, раздумывая, стоит ли продолжать путь в этом направлении. Вот ведь какая тварь, подумал я, вся ее жизнь — набор бессмысленных движений. Очень похожа на мою…

Я повернул голову и увидел Бориса. Он сидел в кресле за журнальным столиком ко мне боком и энергично жевал. Рядом — вскрытая консервная банка, полбулки белого хлеба, стакан и бутыль с пестрой этикеткой.

Кажется, мы находились в гостиничном номере «Таджикистана», где так драматично начиналась история с прогулкой в Афган. Балконная дверь была настежь открыта, теплый воздух струился по комнате, колыхалась штора. В Душанбе — бархатный сезон.

Я пошевелил руками и ногами, проверяя свои возможности. Скрипнула кровать. Борис вздрогнул и повернулся ко мне.

— Живой? — спросил он, судорожно проглатывая кусок хлеба. — Ну ты горазд спать! Знаешь, сколько прошло с того времени, как ты изображал прицеп к «Фольксвагену»? Двое суток и… — он посмотрел на часы, — …и четыре часа.

— Где Валери? — спросил я.

Борис, казалось, не услышал вопроса. Он встал с кресла, плеснул в стакан немного из бутыли и поднес стакан мне.

— Прими.

— Что это?

— Микстура. А точнее, коньяк местного производства.

— Разве в Таджикистане производят коньяк?

— Ты представляешь! — пожал плечами Борис. — И я думал, что не производят. А вот ведь как оказывается.

Я проглотил пойло, но не почувствовал ни вкуса, ни запаха.

— Так бывает, — сказал Борис. — Тебя по балде слишком много били.

Я откинул одеяло и посмотрел на свое тело. Все, как и прежде, только обе ноги, начиная с колен и выше, замотаны бинтом.

— Тебя малость пронаждачило, — сказал высококвалифицированный врач. — К счастью, до детородного органа не дошло.

— Борис, почему ты не хочешь мне сказать, что с Валери?

Он вздохнул:

— Потому что я не хочу, чтобы ты излишне волновался.

— Вот после этих слов я от волнения точно сойду с ума.

— Да ты, в общем-то, и так уже давно сошел. Разве нормальный человек по своей воле вляпается в такую историю?

— Борис!

— Ну жива она, здорова. Огромный привет тебе передавала.

— Где она?

— Далеко, дружище. К счастью, далеко.

— В Перу?

— Да. Она вместе с Глебом вылетела в Москву вчера утром. А оттуда они полетят в Лиму.

Я застонал и вжался лицом в подушку.

— Ну вот, — проворчал Борис. — Я же говорил, что ты будешь волноваться.

— Да пошел ты!.. — огрызнулся я.

— Хочешь еще вмазать?

— Хочу!

Борис налил мне полный стакан. Я пил его, и слезы лились по моим щекам.

Потом он протянул мне лист бумаги, сложенный вчетверо.

— Что это?

— Письмо от нее.

Я развернул лист и сразу узнал эти неровные, почти печатные буквы. Валери уже как-то писала мне письмо. Тогда, в бархатный сезон на море, когда я вместе с корейцем причалил к опустевшей яхте. Помню его почти наизусть: «Дорогой капитан! Нам было очень неприятно узнать, что вы сегодня утром совершили преступление — ограбили инкассатора из казино „Магнолия“…» Господи, неужели это писала она?