Сонное солнце залило все мягким и нежным светом, тихий ветерок с ленцой щекотал воздух.
В сумерках им всем пришлось пересесть в ладьи.
Вперед, заметно оторвавшись от остальных, ушла лодка Марты.
С тяжелым сердцем Анат следил за ее белым парусом.
Ладья невесомо скользила по глади озера навстречу берегу, узкую полоску которого уже окутала сонная темень, усеянная, как оспой, крапинками костров и факелов.
Там, на берегу начиналась широкая дорога, освещенная языками пламени в бронзовых чашах. Дорога вела на облысевшую от старости скалу. Вершину ее венчал амфитеатр мегалитов.
Марте невольно пришли на ум слова древнего борейского устава:
«Что касается места жертвоприношения,
То следует повернуться лицом
К нижней части долины и перекрестку дорог.
Там будет высокая гора, и открытое пространство,
Ограниченное скалами, плодородная земля с перекрестками дорог.
Повернитесь назад к горе, совершите приготовления
На открытом пространстве…»
Тяжелая рука легла девушке на плечо.
– Не дай огню славы выжечь тебе зрение, – прошептал ей на ухо Япет.
Даже Марта не слышала, как он подошел, как родился из сумрака вечернего.
– Мне нельзя опаздывать, – вздохнула Тринадцатая Богиня.
Но Япет был непреклонен.
– Не волнуйся и следуй за мной. У нас нет времени на всю эту мирскую суету.
– Суету, говоришь? Праздник в честь Тринадцатой Богини – мирская суета?
По лицу Япета скользнула его обычная загадочная улыбка, чуть-чуть надменная и вместе с тем лукавая.
– Да, суета сует. Праздники и жертвоприношения не помогут тебе, Белой Богине, ткать полотно человеческих судеб. Ты приближаешь людей к себе, а вместо благодарности они начинают чваниться и гордиться.
– Куда мы идем? – нетерпеливо поинтересовалась Марта.
– В Храм Времени.
Тропинка была узкой, крутой, едва различимой во тьме, но Япет шагал по ней уверенно, словно при свете дня.
«Наконец-то добрались!» – с облегчением подумала Марта.
Под отвесной скалой, на которой они очутились, темнели воды озера, а вдали, за холмами, переливался загадочный свет. Факелы и суетящийся народ остались далеко позади, здесь и в самом деле не было места суете, священное ощущалось уже физически. Но оно, священное, было здесь иным, нежели в лесу. Оно шло из глубин земли, и, проникая в самую душу, укутывало ее сверхъестественным умиротворением. Храм Времени находился внутри отвесной скалы. Вход в него было непросто разглядеть несведущим глазам не посвященного в Тайну.
– Не удивляйся, – повернулся к Марте Япет. – Жрецы храма – на твоем празднике.
– А ты? Что же ты туда не идешь? – спросила Марта.
– Боре ни к чему мое присутствие.
– Знаю, отец боится тебя.
Япет замер. Затем отвел глаза от Марты, скользнул взглядом по ночному озеру и его стражам-горам, казавшимся темными набросками на великолепной картине небесных художников. А потом молча пошел в Храм.
Он был огромен, не так, конечно, как Храм Странствий, но все же… Марта вжала голову в плечи, храм был пронизан святыми тайнами, показавшимися ей вдруг чужими и непостижимыми. Она подошла к стене и осторожно коснулась шероховатой поверхности ладонью. Стена была поразительно теплой и живой, и Марта невольно задумалась о том, что за народ в свое время создал этот храм?
«Это безумие совершенства! Или совершенное безумие?»
– Время сжалось для нашего народа до размеров стен этого храма, и даже имена наши будут преданы забвению. Надолго, если не навсегда.
Марта долго молчала.
– Почему? – наконец, решилась спросить она.
– Ты, Белая Богиня Судьбы, Волчья Богиня, спрашиваешь у меня, почему?! – тихо ахнул Япет. – Это в порядке вещей, это – миропорядок. Тебе же, как всем борейцам, дана сила, власть над всем, что невозможно увидеть и услышать. Ты можешь руками соприкоснуться с гнойными ранами Событий, коим еще только суждено случиться в отдаленном будущем, и ты же способна соприкоснуться с тем, что укрыто покрывалами прошлого. И ты спрашиваешь почему! Борейцы, белые вещуны, долго жили дыханием земли, в гармонии с небесами. Но мой брат, мой родной брат нарушил эту гармонию! Его сердце – против нас. Он отпал во тьму. Помни, Марта, если человек убивает дерево, в нем самом умирает некая частица, что связана с единым целым. Если человек забывает небеса, небеса тоже забудут обо всем. И ополчатся. Но не на одного, забывчивого, человека, а на весь его род…
Они вернулись на праздничные торжества.
За Мартой внимательно следили серые глаза. Анат.
Что такое, что за дрожь охватила его внезапно, что за непонятный жар нарастает в нем, когда глядит он на Тринадцатую Богиню? Ведь она – враг. Так говорит отец.
На Марте обычная белая одежда, и волосы белые – белее не бывает! – распущены, как прежде. Странное ощущение – Марта перестала быть ребенком. Анат почувствовал ясно, что должен подобраться к ней поближе, ощутить ее тепло, ибо вокруг – одни враги, невозмутимые, белые, холодные. Те, которых не подчинить себе никогда. С ними холодно, знобко, и лишь она одна есть тепло, есть Жизнь.
Анат коснулся руки Марты.
– В один из дней я стану здесь владыкой, – прошептал он. – А ты – моей царицей.
Марта улыбнулась. Ей было жаль Аната. Да, в один из дней она станет его царицей, но ему не быть здесь владыкой. Время сжалось для них до размеров храма на одинокой скале.
В голове ее внезапно зазвенел хрустальный прозрачный голос:
«
Марта судорожно затрясла головой.
Анат ничего не заметил.
…Духовное мое бунтарство окончательно вызрело к началу эры Козерога. Я стал антимиром мира белых вещунов.
Отныне мы стали друг для друга чем-то вроде страшного сказанья. Однако сказанье было реально…
Борейцы носились со своим цветом-символом. Белые! Ну да, конечно! Земля, ставшая теперь для меня бывшей, называлась иначе – Страной Белых Вод. Именно такими казались все ее многочисленные ручьи, реки и озера под непрекращающимся никогда матовым свечением воздуха.
Я же был черным! Карис, милейшая моя, всеразрушающая женушка, окрасила меня в свой цвет, заставляя считать ее – и только ее! – первоверховной.
Белые волхи совершенствовались в своей чудной, дивьей магии. Я созерцал их на почтительном удалении и совершенствовал вместе с сыном наше колдовство. И их, и наша власть мысли над веществом и энергией была абсолютной. Почти абсолютной…
Воды времени текли… Идея Карис использовать волшбу в качестве идеального оружия разрушения, представлявшаяся мне еще недавно страшной и дикой, все более овладевала моим сердцем. Карис умела тешить ущемленную гордость и оскорбленные чувства лаской всеуничтожения.
Анат тоже стал на сторону богини-матушки.
