повидаться с вами, дорогая.
– Вы даже не можете себе представить, как я по вам соскучилась, миссис Спербер. В совете вас заменил какой-то совершенно чудовищный тип. Так что теперь они принимают все решения единогласно – и все направлены против меня.
– Ах вы, бедняжка. А я-то надеялась, что ваш предстоящий брак положит конец отвратительному опекунству совета.
– Но я… я разорвала помолвку… Мне нужно столько рассказать вам.
– За ланчем? Скажем, в час?
– Вот и прекрасно! А где мы встретимся?
– В моем любимом ресторане – «Бар у Гарри».
– Это паб? – удивилась Патриция.
– Нет, что вы. Под этим плебейским названием скрывается вполне респектабельное заведение.
Патриция повесила трубку. Сейчас она уже чувствовала себя заметно лучше. Миссис Спербер во всех делах брала ее сторону. И Патриция с удовольствием предвкушала совместный ланч.
Перед тем, как одеться, она вновь уселась за стол, перевела дыхание, – и на этот раз перо побежало по бумаге словно само собой.
Уже выходя из гостиницы, она попросила швейцара отправить письмо.
Усевшись за угловой столик в «Баре у Гарри», Патриция почти не прикасалась к еде – ей надо было отвести душу и рассказать все о Томе. С неподражаемо английской сдержанностью миссис Спербер не издавала ни охов, ни ахов, но внимательно и невозмутимо слушала.
– Миссис Спербер, вы даже не можете себе представить, как мне хотелось превратить собственную жизнь в нечто, достойное уважения! И я не сомневалась. В том, что с его помощью мне удалось бы этого добиться.
– Чтобы превратить свою жизнь в нечто, достойное уважения, вовсе не обязательно прибегать к помощи мужчины, – криво усмехнулась миссис Спербер. – Но я понимаю ваши чувства. Когда умер мой муж, я испытала сходное ощущение собственной беспомощности.
– И как же вам удалось с этим справиться?
– Я обнаружила, что многим другим людям приходится еще хуже, чем мне. Мне надоело жалеть самое себя и я ушла в работу.
– Да, но вы любите бизнес, а я его терпеть не могу.
– Откуда вы знаете?
– Ну как же… Я чувствую себя так неуютно в офисах… – Взгляд Патриции механически блуждал по висящим на стенах гравюрам Арно; прямо у нее за спиной висела гравюра, изображающая маленького грустного мальчика в одежде не по росту – он уставился на паука, ползущего по тротуару. Подпись гласила «Весна в большом городе». – Я ведь по натуре простая деревенская девушка… хотя мне и хочется совершить что-нибудь такое, что помогло бы людям, по-настоящему помогло.
Миссис Спербер медленно покачала головой.
– Моя дорогая, вы помогаете людям каждый раз, когда пишете свое имя на листе бумаги.
– Что вы имеете в виду?
– А приходилось ли вам хоть раз прочитать то, что вы подписываете? А приходилось ли бывать на собраниях акционеров? Там бы вы смогли понять такое, что члены совета директоров предпочитают вам не рассказывать.
– Ну, например, что?
– Ну, например, – ваша подпись под определенными документами привела к переводу нашей фабрики инсектицидов в Ногалес. Это, знаете ли, в Мексике.
– А у нас есть фабрика инсектицидов?
– Есть. Одно из самых высокодоходных предприятий во всей корпорации – и самое постыдное.
– Постыдное?
– Да, постыдное. Мексиканским рабочим платят по пятьдесят пять центов в час без каких бы то ни было надбавок; их не готовят к обращению с ядохимикатами, не выдают им спецодежду… Руководство компании не тратит денег на дорогие очистные сооружения – токсические отходы просто-напросто сливают в реку Санта-Крус.
– Но как же им такое позволяют?
– Мексиканские власти смотрят на это сквозь пальцы, потому что компания инвестирует в страну миллионы долларов.
– Это чудовищно!
– А Хорейс Коулмен в таком восторге из-за низких побочных расходов, что он планирует перевести в Ногалес все наши вредные производства.
– И ему это удастся?
– Если вы подпишите, удастся. Миссис Спербер глотнула кофе.
