мира, Латинской Америки.

В такой ситуации баланс валютных торгов евро к доллару, по сути, есть захватывающий спектакль конкуренции двух альтернативных проектов глобализации: в них дана краткая формула борьбы за будущее. Доллар падает – перевес у многополярного мира, евро слабеет – позиции американской гегемонии крепнут.

Конечно, эта схема описывает процессы в самом грубом приближении. Евро и доллар тесно переплетены между собой, так же, как существенно интегрированы европейская и американская экономические системы. Тактически евро и доллар взаимодополняют друг друга и позволяют в определенных случаях избегать надвигающихся кризисов, связанных с бурным ростом и перегревом финансовых рынков. Подобно тому, как страшно перегретый в области высоких технологий американский фондовый рынок в 2001 году был спасен от неизбежного, казалось бы, краха, перемещением многих триллионов долларов на гораздо более понятный и конкретный рынок недвижимости (отсюда, кстати, завышенные цены на жилье по всей планете), так и евро, опирающееся на устойчивую и надежную модель европейской экономики, всегда готово взять на себя часть груза от геополитических авантюр доллара, послушно следующего за перипетиями американского империализма: успех в Ираке – доллар укрепляется, неудачи – слабеет.

Но после референдума о европейской конституции во Франции диалектика доллар – евро перешла в новую фазу. Французы, главный оплот евроконтинентализма и, по сути, антиамериканского конкурентного европеизма, сорвали тот проект, который изо всех сил продавливали США. Это означает, что был нарушен некий важнейший пункт в атлантическом партнерстве – пункт о том, что конкуренция между Старым и Новым Светом не должна выходить за определенные рамки. Она вышла за эти рамки, что тут же проявилось в обострении противоречий между евро и долларом. На первый план выступило то, в чем эти две валюты являются антагонистическими, противоположными друг другу по их глобальной функции. От двусмысленности соперничества спор валют перешел к откровенной вражде. Конечно, от вежливого отказа французов евро страдает автоматически: процесс европейской интеграции под угрозой срыва, и одного этого достаточно, чтобы ослабить позицию европейской валюты. Но это только поверхностный аспект. Франция вместе с Германией является главными донорами всего ЕС, их экономической основой. Но в отличие от Германии, политически контуженной американцами после Второй мировой войны, Франция гораздо свободнее политически и способна открыто выражать то, о чем немцы не смеют и заикнуться. Отказавшись от навязанной американцами конституции, французы не отвернулись от Европы, но отвергли евроатлантизм. Теперь на повестке дня строительство «иной Европы» – евроконтинентальной, франко- германской. И эта «иная Европа» не спешит видеть в своем составе ни проатлантистскую Анкару, ни нищих и бесполезных русофобов из числа «оранжевых» республик СНГ. Франция косвенно заявила новый курс на укрепление европейской идентичности как самостоятельной и суверенной геополитической реальности. «Иная Европа», континентальная Европа может строиться только вокруг европейской франко-германской экономики, немыслимой без евразийских ресурсов и прямого доступа к арабской нефти. Такая континентальная Европа по определению будет симпатизировать исламскому миру и России.

Так все видится с точки зрения чистой теории. На практике же провал европейской конституции привел европейские страны в замешательство. Вот уже и Италия, и даже Германия призывают отказаться от евро, вернуться к национальной валюте. Сорвав американский образ Евросоюза, французы вместе с голландцами нанесли серьезный удар и по евроконтинентализму. Это сказывается и на перипетиях судьбы европейской валюты. Она сейчас переживает кризис идентичности. Драматизм ситуации в том, что евро уже не выражает евроатлантистскую модель и еще не представляет евроконтинентальную. Игра на этой двусмысленности – колебания между функциями дополнения доллара и антагониста доллара – привела евро к тупику. От этого замешательства в краткосрочной перспективе выигрывает именно укрепившийся доллар – для США и глобализации такая ситуация чрезвычайно выгодна. Однако Париж явно имел в виду иной проект, который, видимо, будет обретать зримые черты в ближайшем будущем. Не исключено, что евро будет постепенно менять свое содержание, превращаясь в особого рода франко-германскую валюту, лишенную двусмысленности более широкого «европеизма».

Может быть, события будут разворачиваться иначе и к подлинно евроконтинентальной валюте путь будет более извилистым – в нынешнем кризисе идентичности «старое евро» исчезнет, чтобы уступить место «новому евро» – с новым механизмом эмиссии и с новыми геополитическими функциями.

Феномен экономической глобализации имеет длительную историю. Он отражает универсализацию рационализма, коль скоро капитализм есть материализация автономизированного рассудка. (О равенстве капитала и рассудка, об экономике как проявлении ментальных и культурных кодов – см. Ж. Бодрийяр, М. Вебер, В. Зомбарт и т. д.)

Разным культурам свойственны различные типы рациональности. Каждый из этих типов предлагает разные количественные и качественные пропорции соотношения собственно рационального и иррационального, интуитивного и сакрального. Запад упорно шел по пути очищения рациональности от иррациональности (фрейдисты называют это «вытеснением» – отсюда невротичность западной культуры). С самого начала Нового времени это стало главным вектором западной научной программы. Либеральная экономика есть материальное воплощение именно очищенной, абсолютизированной рациональности, освободившейся от «сакрального» (от логики «символического обмена», по М. Моссу). Были разные попытки глобализовать типы рациональности, все они оказались лишь относительно удачными – в рамках определенных культурных ареалов, способных ассимилировать этот тип рациональности. Таковы римская, греческая ойкумены, империя Чингисхана и т. д.

Реальной «глобальной глобализацией» может быть только экономическая глобализация, основанная на коде «абсолютной рациональности». И то, что паттерном данного процесса является Запад, не случайность, но логическая закономерность. Иначе и быть не могло.

Сегодня глобализация имеет два варианта: экономическая гомогенизация «больших пространств» (как подготовительный этап к планетарной глобализации) и собственно «экономический глобализм», «глобальная глобализация».

Экономическая глобализация «больших пространств» оставляет возможность для дифференцированного развития этого процесса с учетом хозяйственной, исторической, ландшафтной и геополитической специфики данной «большой территории». «Региональная глобализация» может дать непредсказуемый результат, так как она вписана в конкретный контекст.

Если продолжить мысль о связи автономной рациональности с капитализмом, можно сказать, что «большие пространства» могут обладать различной рациональностью – предопределенной культурно и геополитически. Пример: фундаментальная мутация римского права в византизме и далее на Руси. В этом случае остается возможность, что «региональная глобализация» станет не предварительным этапом «планетарной глобализации», но совсем иным процессом – не исключено, что конфликтным и диалектическим. Относительно «региональной глобализации» можно сказать, что она допускает корреляцию с дифференцированными типами рациональности.

Планетарная глобализация исходит из всеобщего навязывания единого кода – хозяйственного (и рассудочного). Она заинтересована в том, чтобы «региональная глобализация» проходила по единым правилам. До определенного момента «региональная глобализация» может рассматриваться как прелюдия к «планетарной глобализации».

Так обстояло дело до конца «холодной войны», когда США – центр и полюс «планетарной глобализации» и производитель ее кода – способствовали экономическому объединению Европы и развитию Тихоокеанского региона (включая Китай).

После окончания «холодной войны» пропорции соотношения между «планетарной глобализацией» (глобализмом) и «региональной глобализацией» («интеграцией больших пространств») изменились. Разнородность «больших пространств» (Евросоюза и Тихоокеанского региона) стала создавать определенный диссонанс в процессе «планетарной глобализации». Ключевым пространством здесь является наличие потенциальной «четвертой зоны» – «евразийского большого пространства».