откинув голову, не сводил глаз с отточенного лезвия. Он чувствовал, как неприятно засосало под ложечкой. Должно быть, сказал он себе, Малатеста все продумал как следует, поручив задание своему подчиненному. Вот уж не думал он так окончить жизнь — в грязи, связанным по рукам и ногам… Прирежут как кабанчика, а потом на века ославят как цареубийцу. О, чтоб вас всех…

— Дернешься — приколю, — бесстрастно предупредил бородач.

Алатристе смаргивал с ресниц капли дождя. Да нет, как видно, на уме у них что-то другое. Вместо того, чтобы полоснуть его ножом по горлу, наемник рассек веревки на ногах.

— Вставай, — сказал он, для убедительности сопроводив свои слова пинком.

Покуда капитан выпрямлялся, тот ни на миг не выпускал его из поля зрения и держал клинок наготове — то есть у самой шеи.

— Шагай, — снова наемник пнул его.

Алатристе все понял: зачем им убивать его сейчас — ведь потом придется тащить туда, где произойдет их встреча с королем, и оставлять к тому же следы на раскисшей глинистой земле. Пусть на своих ногах доберется до места двойной казни. С каждым шагом истекали время и жизнь. И все же он решил попробовать. Последняя попытка. Что ему терять? Он и так уже, можно считать, убит и в землю зарыт. А вдруг?

— Пощади! — вдруг закричал он, припав на одно колено.

Шедший позади бородач вздрогнул от неожиданности.

— Пощади!

Обернувшись, капитан успел увидеть его презрительно сузившиеся глаза. «Я думал, ты покрепче будешь», — говорил этот взгляд.

В следующее мгновенье страж понял свою ошибку. Но было уже поздно — клинок чуть повернулся в сторону, и Алатристе, бросившись бородачу в ноги, с размаху двинул его плечом в живот. Толчок, едва не вывихнувший ему руку, достиг цели — противник потерял равновесие, свалился в грязь, а капитан, сцепив в замок связанные руки, изо всех сил двинул его по лицу, круша носовые хрящи и разбивая губы. Наемник попытался ударить его ножом, но, по счастью, то был здоровенный охотничий нож с длиннющим лезвием — короткий обоюдоострый кинжал тотчас бы вспорол капитану брюхо. Но поскольку они барахтались на земле, плотно обхватив друг друга, у бородача не было возможности размахнуться как следует, и острие соскальзывало с задубелой плотной ткани. Капитан сумел прижать коленом руку с ножом, стиснуть ладонями горло, а большими пальцами надавить на глазные яблоки противника. Тут уж миндальничать не приходилось и церемониться было некогда — шел бой без правил, — и Алатристе сжимал стражу горло изо всех сил, считая про себя: пять… десять… пятнадцать… и когда дошел до восемнадцати, бородач захрипел и обмяк Дождь быстро смыл кровь с лица и ладоней капитана, когда, уже не встречая сопротивления, он выхватил нож из разжавшегося кулака, сунул под бороду, нажал — и пригвоздил противника к земле. Так он держал его некоторое время, навалившись всей тяжестью и чувствуя, как содрогается и бьется под ним поверженный враг, пока, наконец, со свистящим усталым вздохом, слетевшим уже не с его губ, а из перерезанного горла, тот не окостенел. Тогда Алатристе перекатился на спину, подставив лицо дождю, перевел дыхание. Выдернул лезвие из раны, зажал роговую рукоять между колен и перерезал веревку, стягивавшую запястья, умудрившись не вскрыть себе вены. При этом заметил, как дернулась и задрожала нога бородача. Забавно, подумал он, хоть и не впервые мог наблюдать это явление: человек уже мертв, а тело еще противится смерти.

Он снял с трупа все, что могло пригодиться — шпагу, нож, пистолет. Шпага оказалась хороша, саагунской работы, хоть и покороче тех, к которым он привык. Не теряя времени, капитан вооружился. Лезвие охотничьего ножа было в две пяди длиной, рукоять сделана из оленьего рога. Кинжал, конечно, предпочтительней, но ничего, сойдет и это. От пистолета после того, как его поваляли в грязи, проку должно быть немного, однако Алатристе все же заткнул его за пояс, заметив, что теперь, когда схлынул жар схватки, руки дрожат от холода. Бросил прощальный взгляд на мертвеца: ноги больше не дергались, и лужица крови напоминала сильно разбавленное вино — дождь не унимался. Одежда на бородаче вымокла насквозь и вывозилась в грязи, так что от холода не спасет, и потому капитан, ограничившись одной лишь навощенной накидкой, набросил ее себе на плечи.

Из кустов донесся какой-то шорох. Алатристе обнажил шпагу, с удовольствием ощутив ее привычную и успокаивающую тяжесть. Теперь, подумал он, поговорим на равных.

Я обратился в соляной столп. Передо мной со шпагой в руке, с убитым в ногах и с густым слоем грязи на щеках стоял капитан Алатристе. Казалось, он только что вылез из фламандских болот или — еще чего доброго — вернулся с того света. Оборвав мои радостные восклицания, он устремил взор на Рафаэля де Косара, который, шлепая по лужам и ломая ветки, трещавшие, как пистолетные выстрелы, в этот миг возник у меня за спиной.

— Черт… — сказал мой хозяин, пряча шпагу в ножны. — А этому здесь что надо?

Я пустился в объяснения, стараясь не быть слишком многословным, но капитан, недослушав, сделал полуоборот налево и двинулся прочь, словно внезапно утратил всякий интерес к тому, по каким причинам оказался на лесной поляне прославленный комедиант.

— Предупредил?

— Вроде бы… — промямлил я, с беспокойством вспоминая непроспавшуюся физиономию кучера.

— Вроде или предупредил?

Капитан большими шагами двигался меж кустов. Я поспевал следом, слыша за собой, как Косар бормочет сквозь зубы какую-то невнятицу — не то читает стихи, не то ругается. Время от времени Алатристе, остановившись, чтобы сообразить, куда идти дальше, оборачивался и бросал на комедианта мрачный взгляд.

Неподалеку раздался звук рожка — мне показалось, что я слышал его издали еще до встречи, — и мы замерли под дождем. Капитан прижал палец к губам, поочередно оглядел Косара и меня. Потом вскинул ко мне руку, повернутую ладонью вниз — этот безмолвный сигнал, которым мы пользовались еще во Фландрии, означал: «Жди! Иду на разведку», — и, осторожно ступая, скрылся меж деревьев. Мы с актером укрылись под деревом. Косар, пребывая в полнейшем восхищении от этих условных знаков и от того, что попал чуть ли не на всамделишную войну, начал было что-то говорить, но я зажал ему рот. Он понимающе кивнул, глядя на меня с большим почтением, чем прежде, и стало ясно, что никогда больше не услышать мне от него ни «малыша», ни «мальчугана». Я улыбнулся ему, а он — мне. Глаза комедианта сияли от восторга. Я оглядел его — кургузенький, измазанный грязью, вымокший до нитки… И эти его немецкие бакены, соединенные с усами. И рука на эфесе. У него был на удивление боевой вид. Есть такие люди — кажутся неказистыми и миролюбивыми, а потом вдруг прыгнут и ухо тебе откусят. До сих пор — уж не знаю, благодаря ли вину или еще чему, — Косар, казалось, ни на миг не испытал страха. Он играл роль — лучшую роль в своей жизни — и наслаждался острыми ощущениями.

Капитан появился так же бесшумно, как исчез. Взглянул на меня и снова вскинул руку, но теперь — ладонью вверх и растопырив все пять пальцев. Пятеро, мысленно перевел я. Большой палец ткнул вниз. Врагов. Алатристе провел ладонью от правого плеча к левому бедру, как бы изображая перевязь, а затем поднял указательный палец. Офицер. Большой палец вверх. Свой. И тут я понял, что имелось в виду. Красная перевязь служила в полках испанской пехоты знаком различия. А в этом лесу носить высокий чин мог только один человек.

Диего Алатристе снова появился на краю лесной опушки, спрятался за деревом. В двадцати шагах от него, в зарослях дрока, окружавших высоченный дуб, стоял молодой человек с охотничьим ружьем в руках. Он был строен и рыжеват, облачен в зеленое сукно, на голове имел узкополую шапочку с козырьком, на ногах — выпачканные грязью гамаши, на руках — перчатки, за поясом — длинный нож. А шпаги при нем не было. Напряженно выпрямившись и немного задрав голову, он стоял неподвижно, слегка выставив одну ногу вперед. Казалось, этой позой он сдерживает пятерых людей, взявших его в полукольцо.

Из-за шума дождя и расстояния до Алатристе лишь изредка доносились отдельные слова. Юный охотник, впрочем, хранил молчание, а говорил только и исключительно Гвальтерио Малатеста, чьи черные плащ и шляпа блестели от дождя. Он же был единственным, кто держал шпагу в ножнах: все остальные убийцы, двое из которых носили платье придворных егерей, уже обнажили клинки и сужали круг.

Алатристе стряхнул с плеч накидку. Пистолету он не доверял — осечка в такой сырости была более чем возможна, — а потому взялся за рукояти шпаги и ножа, наметанным глазом прикидывая, сколько шагов

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату