несколько недель. Позаботься все успеть. Не бери на свою голову позора!.. Ни один из нас не имеет права уехать, покуда из среды самих якутов составится хотя бы небольшая, хорошо сплоченная революционная партия. Или поклонимся барону Тизенгаузену, авось согласится и в будущем заботиться о Якутии?

Покуда мы в Совете дискутируем с эсерами и меньшевиками, — продолжал Орджоникидзе, — слушаем их философские рассуждения: 'А что, если революция не победит? Нас всех здесь перебьют, перевешают…', губернатор с полицеймейстером не теряют времени. Они пытаются вызвать войска. Особенно хлопочут о присылке забайкальских казаков. Вот послания Тизенгаузена Временному правительству и командующему войсками Восточно-Сибирского округа. Служащие телеграфа отказались передать депеши без ведома Совета…

Серго вызвал губернатора в Совет. Барон помедлил. Попробовал послать еще одну отчаянную телеграмму в Иркутск. Понял, что надежд на воинские подкрепления нет и бог знает что еще произойдет до открытия навигации. Лучше судьбу не искушать!

Вместе с полицеймейстером и городским головой фон Тизенгаузен пожаловал в Совет. Результат беседы стал известен в ближайшее воскресенье.

С утра к клубу приказчиков устремились толпы горожан. По слухам, готовилось нечто невероятное… Далеко не всем желающим удалось пробиться в зал и на хоры, втиснуться в запруженные коридоры. Петровский открыл митинг. Сказал, что слово просит губернатор Якутской области барон фон Тизенгаузен.

Барон предстал в парадном мундире, со шпагой, в орденах и регалиях. За ним следовал полицеймейстер Рубцов, также в парадной форме, с шашкой.

— Высокочтимые граждане! — обратился к митингу Тизенгаузен. — Ваши новые лидеры предоставили нам счастливую возможность высказать сочувствие революции и приверженность республиканскому строю. Мы добровольно сдаем власть и личное оружие.

Теперь уже бывший губернатор отстегнул шпагу и, чуть помедлив, протянул ее Орджоникидзе. То же проделал и бывший полицеймейстер. Грянули неистовые аплодисменты, крики 'ура!'. Оркестр заиграл 'Марсельезу'.

Со стороны легко можно было поверить, что и за тридевять земель от Петрограда все происходит так, как поведал миру новый министр иностранных дел России, лидер партии кадетов, автор очерков и этюдов из истории русской литературы и русской интеллигенции Павел Николаевич Милюков. Единый в двух лицах министр и историк объявил 'чудо', свершенное за восемь февральских дней, 'самой короткой и самой бескровной из всех революций, которые знает история'.

Бескровной! Двадцать третьего марта, когда хоронили жертвы восстания, в столице опустили в братские могилы тысячу триста восемьдесят два гроба. Многие погибшие были уже раньше похоронены родными.

В Якутии залпы раздались позднее. Кровь, виселицы, тайга, заботливо подожженная карательными экспедициями, — это после отъезда Серго и его друзей. А пока нет-нет, вскипали, вырывались на поверхность до времени приглушенные страсти.

Большевики долго добивались созыва съезда трудящихся крестьян Якутии. Лишь в середине апреля удалось собрать делегатов. Петровский на правах бывшего депутата Государственной думы и комиссара Временного правительства открыл первое заседание. Его тут же избрали почетным председателем. В товарищи председателя съезда прошел один из самых богатых и жестоких тойонов — князьков — Никифоров.

С волей делегатов надо считаться. Никифоров поспешил подняться на трибуну, чтобы выказать свою благодарность. Наперерез бросился хамначит — батрак из его же стойбища якут Попов. Оттолкнул тойона. Закричал на весь зал:

— Долой буржука! По старому режиму он был угнетателем и теперь хозяйничает… Бедные просят защиты от тойона. Ты слушай, фельдшер Грузя, наши буржаки хотят вас всех отстранить от якутских дел. Вы не уступайте. Если не поможете, то мы, бедные, погибли. Буржаки съедят нас.

Другой делегат — якут Козлов из Покровской волости — бесхитростно рассказал на съезде:

— По дороге в Якутск я расспрашивал всех встречных, что происходит в городе. Мне отвечали, что в губернаторском доме теперь управляет большак Петровский. У него в помощниках наш Покровский фельдшер. Малость приврали. Фельдшера к нашел в гражданской больнице. Он хорошо меня принял. Чаем угостил. Спросил, зачем приехал. Я сказал: 'Хочу на съезде о наших якутских делах говорить. Только очень тойона боюсь'. Вы, большаки, уедете, кто нас будет защищать? Григорий Константинович посоветовал: 'Что мне рассказывал, то и на съезде скажи'.

На этом съезде большевики испытали и радость побед и горечь поражения. Подавляющим большинством делегаты одобрили резолюции, предложенные Якутским комитетом РСДРП (б), об избирательном праве для мужчин и женщин, достигших восемнадцати лет, об отделении церкви от государства и школы от церкви, об отмене многолетних налоговых тягот. А требование о передаче всех земель — казенных, удельных, церковных и частновладельческих — в распоряжение местных Советов для немедленного распределения между трудовым крестьянством блок тойонов, эсеров и меньшевиков провалил.

— Погоди, Серго, гроздья гнева созреют! — подбадривал Григорий Иванович, обладавший более 'спокойным' характером.

Иногда Серго 'заносило'.

Как-то на заседании Комитета общественной безопасности зашел разговор о только что появившемся на якутском горизонте 'Союзе служащих в правительственных учреждениях'. Председатель союза, бывший полицейский Румянцев жаловался на недоброжелательное отношение со стороны комиссара Временного правительства и настаивал на официальном признании нового профсоюзного объединения. Петровский ничего не отвечал — не хотел или считал, что момент не наступил. Масло в огонь подлил Серго.

'Якутский вестник' — официальное издание комитета — описывал: 'Гражданин Орджоникидзе слова не брал. Подал реплику с места:

— Я спрашиваю: имеется ли у них Ходалевич?[46]

Возгласы: 'Есть!'

Орджоникидзе: Есть ли у них Крапивин?[47]

Возгласы: 'Есть!', 'Он не хуже других!'

Орджоникидзе: Как смеете взывать к доверию? Никогда не будет того, чтобы мы доверяли вчерашнему шпику и надзирателю за ссыльными!.. Помимо того, я заявляю открыто, ни один чиновник не свободен от взяток. Все чиновники взяточники.

(На местах — топанье, шиканье, крики 'долой', аплодисменты. Председатель Петровский усиленно звонит, повышает голос: Прошу к порядку. Прошу не топать ногами. Вы не топали ногами ни Тизенгаузену, ни прочим, когда нас, революционеров, называли кучкой неизвестных людей… Шум смолкает.)

Семчевский (учитель, кадет): Предлагаю Орджоникидзе извиниться за брошенное корпорации чиновников обвинение.

Орджоникидзе: Я предлагаю убрать из профессиональных союзов всех чиновников, потому что все чиновничество — взяточники. Об этом знает весь мир.

Сабанчеев (делегат от чиновников акцизного ведомства): Я не могу оставаться. Я удаляюсь.

Возгласы: 'Долой!..', 'Вон его!', 'Не давайте Орджоникидзе говорить!'

Орджоникидзе: Кто из вас не брал взятки, подходи сюда. Я утверждаю, что вы все взяточники.

(В зале неописуемый шум. Чиновники, а также члены фракций эсеров, меньшевиков, кадетов вскочили со своих мест. Они требуют, чтобы председатель заставил Орджоникидзе извиниться. В противном случае они покинут заседание.)

Орджоникидзе (поднявшись во весь рост): Ну, подходи сюда, кто из вас не брал взятки!'…

Назавтра комиссара Временного правительства посетила делегация во главе с меньшевиком Охнянским. В ее состав демонстративно были включены недавний полицейский Румянцев и акцизный Сабан-чеев.

— От имени сил, объединившихся для защиты высоких идеалов человеческой свободы и гражданского достоинства, — четко выговаривал Охнян-ский, — мы требуем:

первое — немедленного удаления Орджоникидзе из Комитета общественной безопасности и