Там, поставленные Судьбами, дожидались его три Мойры. Тифон попросил у них помощи. Они указали ему на волшебное древо.
— Его плоды содержат неодолимую силу, — сказали они.
Мойры не уточнили, что за природа у этой силы, и не добавили, что тот, кто сорвет их, обречен на неминуемое уничтожение. Тифон, сорвав плоды, воспользовался ими против меня, как метательными снарядами. Но я отбивал их назад с помощью молнии, и плоды наносили чудовищу неисцелимые раны.
Погоня возобновилась. По-прежнему рыча, ревя и извиваясь, Тифон вернулся во Фракию, где залил своей кровью склоны горы Гем, проутюжил Грецию, заодно опустошил Апулию, Кампанию и достиг Сицилии, где обычно находят свой конец великаны и чудовища.
Тогда я, показывая всему миру, что вполне вернул свои силы, поднял Этну и прихлопнул ею Тифона. Его серное дыхание чувствуется там до сих пор.
И боги вернулись в свое жилище. Ах! Сколько же раз нам отстраивать заново наш Олимпийский дворец! Сколько раз будем мы стирать следы войны, устранять разрушения, причиненные яростью стихийных сил! Он стал дворцом всех воспоминаний мира.
Я старался выглядеть веселым и полным энтузиазма, но на сердце, признаюсь, было тяжело. Конечно, в битве с Тифоном победа осталась за мной. Но я познал страх и смятение, и моя старшая дочь стыдила меня за это. Я познал поражение, плен, бессилие и был обязан своим спасением вмешательству самых юных моих сыновей. Кое-что очень важное произошло со мной: я потерял уверенность в своей непобедимости.
Вы, смертные, сраженные несчастьем, вы, которых жестокие болезни сделали на какое-то время ни на что не годными, — я и сам познал эту подавленность, горечь и злость, которые вы испытываете в подобных случаях. И еще эту неуверенность во всем, во всех, в самих себе, которая вселяется в вас, даже если вы в полной мерой вернули себе свои силы, свои труды и свое главенство. Вы смотрите на мир уже другими глазами.
Я наблюдал за своими сыновьями и спрашивал себя: может, они отчасти удовлетворены моим временным унижением? Так ли уж искренни знаки послушания, которые они по-прежнему мне выказывают? Втайне я опасался их.
Это не лучшие мысли, согласен; но они донимают каждого отца, который, оказавшись в какой-то миг на коленях, является свидетелем того, как спасительные решения вместо него принимают сыновья. Там, где я прежде видел только подчиненных, теперь мне мнились возможные соперники.
Богини пылко восхваляли меня за победу, настойчиво заставляли рассказывать о битве, усердно вздрагивали, слушая о перипетиях, что мне совсем не нравилось. Когда мужчина или бог касается земли лопатками, это всегда победа Великой праматери, и тогда все ее дочери, всё, что есть женского в мире, всякое проявление женского начала, сильнее суетится, ярче блистает или громче говорит.
Гера проявляла больше самоуверенности и властности, чем когда-либо, и охотно отдавала приказы вместо меня; она не упустила ни одного случая засвидетельствовать свою признательность Гермесу, а также побеспокоиться о моих ранах, узнать, не причиняют ли мне боль сухожилия, что было лишь способом напомнить мне, как они у меня были вырваны.
Иногда ночью, размышляя, я слышал, как злорадствует Прометей на своем Кавказе.
— Вот видишь, дражайший братец, что случается, когда меня нет рядом, — бросал он мне. — Сам знаешь теперь, какою это — терпеть муки связанным, обездвиженным и ждать, ждать, ждать...
Конечно, я не преминул вспомнить о Прометее во время своего заточения в темной пещере горы Тауро, сравнивая наши мучения и думая о тех пытках, что сам на него наложил.
Но даже если ты испытал потерю престижа, это не повод сразу же становиться благодушным.
Мир еще только выздоравливал; было слишком рано освобождать Прометея. И я ждал, чтобы объявить о его помиловании, когда появятся другие причины кроме моей собственной слабости.
Как это бывало у богов, так это случилось и у смертных. Женщины воспользовались вселенским выздоровлением и попытались установить или восстановить свое господство. То было время, когда новые человеческие общества управлялись царицами, когда эфемерный царь, которого они выбирали, ритуально умерщвлялся через год или несколько лет. Храмы были захвачены жрицами. Без совета, высказанного женскими устами, не делали ничего: не действовали, не лечились, не перемещались и не брали в руки оружие. Женщины правили, господствовали, повелевали и требовали от мужчин покорности, знаков почитания и услуг просто потому, что они женщины.
В природе цветы стали распускать более крупные и яркие венчики, увереннее сидящие на более высоких стеблях.
Ведь во всяком зле есть источник добра; бесчинства Тифона пробудили вулканы, а те согрели землю и изменили климат. Наша схватка растопила снега; ледниковый период закончился.
Туры, мамонты отхлынули на север, где и вымерли. Человек снова обосновался в долинах, которые опять стали плодородными, и моя сестра Деметра, радостная и торжествующая, убирая золотые волосы со взмокшего лба, бросала ковры маков на землю Македонии, спешила в Прованс разбрасывать аметистовые лавандины, сеять васильки, а в других местах — лютики, под пологом лесов — фиалки и дикую землянику. Она лущила сосновые шишки, пуская семена по ветру, и торопила цветение миндальных деревьев, тут розовых, там белых.
Такое обилие красок и запахов слегка кружило голову. Я размышлял на Олимпе. Я знал, что в моей бороде уже появились серебряные нити, пока еще малозаметные в моих рыжеватых волосах, хотя Гера их все-таки заметила.
Я решил с помощью новой любви доказать миру и себе самому, что моя сила все еще при мне, что моя власть незыблема, а держава цела. Но мой выбор должен был возвысить мою славу и послужить ей. В общем, как есть браки по расчету, так есть и измены по расчету. Однако любовь с умыслом далеко не самая лучшая. Судите сами.
У моей предыдущей любовницы, Майи, матери Гермеса, была сестра по имени Плуто, о которой она часто говорила — без зависти, но не без восхищения. Насколько Майя жила в своей Аркадии скромно и бедно, имея лишь крохотное хозяйство да тощее стадо, настолько нимфа Плуто, царица Малой Азии, располагала крайним изобилием.
Многие реки, протекавшие через владения Плуто, несли в себе золотую пыль; деревья и фруктовые сады гнулись от тяжести плодов. На сочных пастбищах в неисчислимом множестве паслись быки, козы и овцы. Длинные караваны верблюдов с гордыми шеями доставляли прямо в ее дворцы драгоценные каменья и жемчуга, от которых ломились ее сундуки, и роскошные ткани, и благовония, которые так нравятся и людям, и богам.
Если бедная Майя родила мне такого сына, как Гермес, то какого же ребенка можно ожидать от богатейшей Плуто! Именно подобными рассуждениями пытаются обмануть себя, когда собираются совершить какую-нибудь глупость. На самом деле я выбрал Плуто, чтобы произвести более сильное впечатление. Я хотел богатую царицу — я ее получил. Западная Азия, о, обширная Малая Азия, созданная, чтобы прельщать завоевателей! Вполне понимаю спешку своего сына Александра добраться до тебя, завоевать тебя, пересечь тебя! Твои размеры уже не под стать человеку, они отвлекают его от размышлений о своем предназначении, к которым побуждает Греция, или о Вселенной, на которые наводит Египет.
Отдаленность твоих горизонтов, которые неизменно зачаровывают душу, ужасная суровость твоих пустынь, которую сменяет чрезмерная щедрость твоих плодородных равнин... Ты побуждаешь к подвигу, к чрезмерности, к безумным грезам. Нужна поступь армий, чтобы тебя пройти; и овладение тобой становится безумной мечтой.
Плуто приняла меня с такой пышностью и роскошью, что я поубавил себе спеси, хоть и был
