и ханжа, стала алкоголичкой, напивалась до скотского состояния, и, сплавив от себя психически больного мужа, ходила по дому на четвереньках, задрав юбку, готовая переспать с первым попавшимся лакеем или кучером.
Да что говорить о семье, с которой Пушкин собирался породниться, если эта самая мать невесты потребовала принести справку от главы тайной полиции, что жених не состоит у них на учете по неблагонадежности! Пушкин не нашел ничего лучше, как просить Бенкендорфа, чтобы тот засвидетельствовал перед будущей тещей его хорошее поведение. Тем не менее – «…Я оброс бакенбардами, остригся под гребешок – остепенился, обрюзг – но это еще ничего – я сговорен, душа моя, сговорен и женюсь!» – пишет он в Бухарест Николаю Алексееву (Х.254). Готовясь к браку, он сочиняет любовные стихи другим женщинам; после, женившись, продолжит делать то же самое.
С одобрения Николая Павловича 6 мая 1830 года в Москве состоялась помолвка Пушкина. Но желание сыграть свадьбу до 1 июля растянулось на неопределенный срок: нужны были деньги. Отец выделил женящемуся старшему сыну часть имущества в сельце Кистеневе, в Болдинской вотчине: 200 душ мужеского пола с семьями, с причитающейся на души землей, лесом, дворами и прочим на общую цену 80 тысяч рублей. Отец предусмотрительно оговорил в бумагах, что доход его легкомысленный сын может получать с имущества полностью, а продать не имеет права, – решение родителя весьма разумное. В середине мая Пушкин проиграл в карты профессиональному игроку 24 тысячи 800 рублей, целое состояние, и стал просить денег в долг, готовый продать все, что попадет под руку.
Два месяца спустя Пушкин, оставив желанную невесту, двинулся в Петербург и там провел месяц. Чем он был занят – тайная страница его биографии. Николай Языков сообщил в письме родным: «Пушкин ускакал в Питер печатать «Годунова». Но, передав рукопись Плетневу, Пушкин в издании, конечно же, не участвовал. Деду невесты он перед отбытием написал, что едет на несколько дней, так как не получил денег и нужных бумаг. Гонорар за «Годунова» он вскоре возьмет.
Приятелю Пушкин признавался: «Все эти дни я вел себя как юнец, т.е. спал целыми днями». Это признание не мальчика, но мужа, занятого делом по ночам. Конечно, не в деньгах, издании и бумагах дело, ибо иначе написано в записке к Вере Вяземской: «Признаюсь к стыду моему, что я веселюсь в Петербурге и не знаю, как и когда я вернусь» (X.643, фр.). С ней, да и с некоторыми другими близкими ему женщинами он обожал делиться своими любовными похождениями. «Нам неизвестно, – считал М.Цявловский, – была ли летом 1830 года Собаньская в Петербурге и общался ли с нею Пушкин в это время. Но эта возможность представляется нам очень вероятной». Если сие предположение ошибочно, все равно факт остается фактом, что за торжеством помолвки поэта в Москве последовал большой его загул в Петербурге.
Глава третья
Пушкин – Елизавете Хитрово, 21 августа 1830, по-фр. (Х.236)
Вместо Запада Пушкин очутился на Востоке, вместо цивилизации, о которой мечтал, – в глухомани. Настоящее название села Болдина, в которое он приехал, раньше звучало иначе. Известна «грамота к воеводе и дьяку о наказании крестьян деревни Еболдино, данной в вотчину Ивану Пушкину». Поэт эту деталь тактично опустил. Накануне отъезда произошла очередная ссора с будущей тещей. «Я еще не знаю, расстроилась ли моя свадьба, но повод для этого есть, и я оставил дверь открытой», – пишет он Вере Вяземской. На самом деле, нечего строить иллюзии и надеяться на запасный выход: дверь захлопнулась, он повязан женитьбой.
Болдинская осень – фантастический, беспрецедентный выброс накопленной поэтом литературной энергии. Арусяк Гукасова, в семинаре которой мы начали приближение к творчеству поэта в 1953-54 годах, доказывала в докторской диссертации, что Болдинскую осень в биографии Пушкина необходимо выделить в самостоятельный период: между концом холостой жизни и свадьбой. Мысль ее не прижилась в пушкинистике, но остается фактом, что три месяца в Болдине были едва ли не самыми насыщенными во всей жизни Пушкина.
Между тем, во Франции трубит революция, король Карл Х под давлением обстоятельств отрекся от престола, о чем Пушкин, трясясь на ухабах дороги, еще не знает. В России холера, плюс правительство как всегда опасается того, что позже стали называть экспортом революции.
Как уже говорилось, Пушкин приехал в Болдино по делу: оприходовать в собственность 200 душ в соседнем сельце Кистеневе, подаренном отцом к свадьбе. В XVII-XVIII веках Пушкиным принадлежали огромные владения в Нижегородской губернии. Отцу досталось Болдинское имение с двумя тысячами душ. У прапрадеда пушкинской невесты в России было около 75 имений, несколько заводов, и все это наследники прокутили. На приданое Наталье деньги давал жених: он собирался заложить Кистенево и деньги пустить на свадьбу.
Пушкин думал пробыть здесь около месяца, а проторчал почти три. Опять он оказался в заточении и опять не по своей воле. Он вдруг почувствовал себя ненадолго свободным от Бенкендорфа. Не бесправие держало его в глуши, а вспыхнувшая эпидемия холеры. Он думал о невесте, все вокруг раздражало его.
Восточнее Москвы он никогда в жизни не бывал. Зрелый и уставший писатель увидел другую Россию – нищую и пьяную. Путь от Москвы туда – «ни канавы, ни стока для воды, отчего дорога становится ящиком с грязью». И в том же письме невесте: «Будь проклят час, когда я решился расстаться с вами, чтобы ехать в эту чудную страну грязи, чумы и пожаров» (X.645, фр.). Чума и холера для него – одно и то же. А может, так воображалось, поскольку в Болдине, окруженный холерными карантинами, он писал о чуме в Западной Европе в XVII веке. Четыре года назад в Михайловском было недалеко от Литвы, Польши и Германии: птицы легко летали туда и обратно. Тут – убогие мордовские и татарские деревни, «осень чудная, и дождь, и снег, и по колено грязь» (Х.243).
В Болдине он помещик, но хозяин плохой: его волнует доход, но он не хочет палец о палец ударить, чтобы улучшить хозяйство, доход приносящее. Заменить бы ярем барщины старинной оброком легким, но нет, не его дело, а управляющие – жулики и пьяницы. Перед глазами столичного денди чернеют ворота, на которых его строгий дедушка повесил учителя-француза, аббата Николя, будучи им недоволен, да еще виднеется сельский погост. Пушкин пишет, что от чумы умирает только простонародье, а все ж в тревоге – не за себя, за невесту.
Описанная многократно Болдинская осень – в сущности, декадентство Пушкина. Накануне женитьбы, которой он так добивался, в преддверии семейного счастья он создает «Бесов». Солнечной, прозрачной, ласковой сентябрьской осенью, которую поэт так любил, он рисует тучи, вьюгу, похороны домового и – что заставляет задуматься более всего – свадьбу, на которой бесы выдают замуж ведьму. Вихрь кружится вокруг жениха Пушкина,
Холера, из-за которой Пушкин застрял, вызывала страх, но она его странным образом, наоборот, воодушевляла. Нетерпеливые попытки выехать из Болдина, пробраться через кордоны с риском заразиться холерой выглядят мальчишеством, которое сменяется усталостью. Элегия «Безумных лет угасшее веселье», написанная следом за «Бесами», печальна именно своей тихой и спокойной безысходностью.
Несколько лет назад море было символом надежды, если угодно, спасения от бесов, окружавших поэта. Теперь море как символ будущего сулит ему труд и горе, – трансформация образа довольно очевидная. Безумных лет веселье угасло, в бесперспективном море труда и горя возникают (уже не первый раз) мысли
