явиться на которые было бы кровным оскорблением для родни. В такие дни Нинка была злее черта. С утра молча готовила на кухне еду на три-четыре дня, достирывала, доглаживала, терла тряпкой полы. Потом выбиралось лучшее платье: что-нибудь длинное, с глухим воротом, расшитое бисером или блестками. На голову вязался платок, а в заключение туалета Нинка надевала все золото, которое Король дарил ей – в шесть рядов. На взгляд Короля, это было просто кошмаром, но от комментариев он воздерживался.

Позже Белка объяснила ему – со всей жестокостью тринадцатилетнего существа:

«Над ней же смеются все. И сестры, и тетки... Муж ее бросил, а ты подобрал. Она бы за тебя ни за что не пошла, если б цыган нашелся».

Однажды сестренка показала ему на Привозе первого Нинкиного мужа: маленький юркий парень вертелся в торговых рядах. Увидев Короля, он мгновенно скрылся в толпе: перед Володькой мелькнула лишь настороженная мордочка с бусинками глаз. Понять, в чем этот моллюск оказался лучше его, Король так и не смог.

Нинка возвращалась онемевшая, с черным лицом. Скрывалась на кухне, плакала там, заглушала всхлипывания грохотом посуды. Король не лез к ней, зная – без толку.

Кого-нибудь другого, может, и устраивало бы все это. Тот же Таракан искренне недоумевал:

«Да чего ты – с жиру бесишься? Молчит – и слава богу! Меня вон Лариска вчера чайником треснула железным – гляди, какой рог вырос! Обещал, видите ли, в десять, пришел в полчетвертого... Крик подняла – весь квартал проснулся. С утра к матери уехала. Ну, чего хорошего? А я, между прочим, дела делал!»

«Это у тети Кати-то?..»

«У тети Кати – это потом! На пять минут всего заскочил! Да Лариска не знает... Хм-м... Голову бы сняла!»

Король молчал. Сам он в последнее время вообще не старался спрятать концы в воду, но даже его перепачканные губной помадой трусы не производили на Нинку никакого впечатления. Иногда, вваливаясь в дом на рассвете, пьяный, воняющий духами всех девочек из заведения тети Кати, он успевал увидеть на лице жены гримасу отвращения. Но через полсекунды ее уже не было, и следовал сакраментальный вопрос: «Есть хочешь?» Если он был не очень пьян, то сдерживался: буркал «хочу» и шел на кухню.

Но несколько раз он все же срывался. Ногой распахивал дверь, подтаскивал к ней упиравшуюся Нинку:

«Убирайся к чертовой матери! Вали в свой табор вонючий! Там тебе лучше – вот и катись! Ищи себе черножопого!»

«Сволочь! – она вырывалась, забивалась в угол, сверкала оттуда злющими, полными слез глазами. – Куда я пойду? Кому я там нужна? А? А?!»

Наутро все было тихо. Ему, уже пришедшему в себя, стыдно было взглянуть на Нинку, но она снова была такой, как всегда. И извиняться за что-то не имело смысла. Только сейчас он понял – по-другому и быть не могло.

...Пронзительный дверной звонок разрезал тишину квартиры. Полудрема слетела – как не было. Одним прыжком Король сорвался с матраса. В плечо снова ударила боль, «беретта» плотно легла в напрягшуюся ладонь. В окно? На крышу, как в тот раз? Успеет ли? Король шагнул к подоконнику... но звонок вдруг повторился. И не просто повторился, а выдал лихую серию звуков: «Спар-так чем-пи-он...» Король облегченно вздохнул, опустил оружие. Зямка, сукин сын.

За дверью действительно оказался взъерошенный и пыхтевший Лягушонок.

– Гнал, как «МИГ-шестнадцать»! – объявил он. – Поехали!

– Позвонить не мог?

– Уй, из головы вон... Перенервничал! Счас мы нашему Графчику такой боже мой сделаем!..

Внизу дожидались две машины и четверо затянутых в кожаные куртки парней. Взглянув на них, Король вдруг вспомнил, что не говорил Зямке о том, где собирается ночевать.

– Ты откуда здесь взялся?

– Фирма веников не вяжет! – прыгая в машину, ухмыльнулся тот. – Два моих у тебя таки на хвосте зависли.

– Сказано же было...

– Ой, прямо вот я услыхаю, ляжу и умру! А что с меня Одесса сделает, если тебя тут шлепнут? А Монах? А Маргарита Спиридоновна? Поехали уже, Король, время идет...

«Девятка» мчалась по пустым улицам. Зямка игнорировал светофоры, лихо срезал углы на поворотах и докладывал обстановку:

– Розка с Тверской аж в Орехово потащилась. Сошла с метро, словила тачку и – на Запрудную. Выбралась около дома, поднялась в квартиру. К ночи туда целое шобло явилось с Графом вместе. Мы трогать не стали, живьем бы не взяли все равно. Потом цыганье свалило, а он остался с цыпочкой мурзиться. Как будем?

– Пусть товар вернет. Потом делай с ним что хочешь.

– Сделаю, – сквозь зубы пообещал Лягушонок. – Частик в томате... А что Розка тебе утром дала?

Король рассказал, и Зямка замолчал до самой Запрудной. Въехав на улицу, он заложил крутой вираж, сворачивая в подворотню, и резко затормозил. Машину тут же обступили тени, блеснула кожа курток, змеи «молний». С Королем поздоровались тихо, уважительно.

– Надо бы до утра подождать, – предложил Зямка. – Мои дверь пасут, возьмем в подъезде тепленьким.

Это было бы разумнее всего. Но перед глазами еще стояли рыжие кудри Марго и фотография мертвого лица.

– Он может сначала Розку на разведку послать. Пошли.

Дверь квартиры на третьем этаже оказалась обыкновенной, без укреплений и даже без обивки. Взяв у одного из «быков» автомат, Король нажал на кнопку звонка. И держал ее до тех пор, пока сонный голос Графа не спросил из-за двери:

– Какого черта? Кто?

Король сдернул автомат с предохранителя. И пустил очередь по низу двери: по ногам.

– Давайте!

Через четыре секунды дверь полетела с петель, а на пятой темную комнату наполнили пронзительные крики. Кто-то нашел выключатель, вспыхнул свет, и Король увидел Розу. Она стояла на коленях посреди развороченной кровати и вопила:

– Сволочь, гад, гаджо проклятый, со кэрэса? [43] Чтоб тебя менты пристрелили, как собаку бешеную! Чтоб твои дети передохли! Чтоб твою мать чума взяла! Чтоб тебе твоя девка с крокодилом изменила, чтоб твой... почернел и отвалился!!!

Графа в комнате не было. Черным квадратом зияло распахнутое окно. На подоконник вскочил Зямка.

– Ни-и хрена себе, – воскликнул он, взглянув вниз. И, прежде чем Король успел его удержать, прыгнул. «Быки», не теряя времени, громили квартиру: с минуты на минуту соседи могли вызвать милицию. Трещал паркет, переворачивалась мебель, летели перья из подушек. Король стоял у стены, прикрыв глаза и жалея, что не взял с собой сигареты. Он уже понимал, что товара здесь нет. А Роза голосила без умолку, лишь изредка набирая воздуха для новой порции проклятий.

– В окно выброшу, – задумчиво пообещал ей Король.

– Паразит! Дерьмо собачье! – мотая растрепанной головой, она замолотила кулаками по постели. – Все равно его не достанешь! Сдохнешь, кровью умоешься, а не достанешь! Подошвы его вы все не стоите! – в лицо Короля полетела единственная уцелевшая подушка. Он поймал ее, положил на подоконник и бросил Розе ее одежду.

– Брысь отсюда. Сейчас менты приедут. Еще раз увижу – пришью.

Разгромленную квартиру покинули молча, быстро. Расселись по машинам. Из подворотни появился сердитый Лягушонок с расцарапанным лицом.

– Слинял, холера. У него тут, в проулке, тачка стояла, успел. Только зря из-за него в колючки с третьего этажа навернулся. Эх, знать бы, что он в окно сиганет... Целая рота бы ловила!

– Ладно, что уж... Поехали.

Над городом начинало светать. Блеклые лучи полосами легли на асфальт, обозначив на стеклах