Мария и так проявила нечеловеческий героизм, отказавшись от шубы, и подумала, что на ее месте я бы тоже заинтересовалась.

Но что я знала про Жигана? Он мне даже имени своего ни разу не называл и сам о себе никогда не говорил. Кое-что мне было известно еще со слов Шкипера, и я рассказала Марии о детдомовском происхождении Жигана, о том, как он попал к Шкиперу, как четыре года назад чудом выжил после ранения в грудь, и о том, что сейчас у него, кажется, свой бизнес, который успешно развивается. Разумеется, знать это наверняка я не могла и судила по тому, что Жиган пересел с «шестерки» на огромный, страховидный джип, стал лучше одеваться, – не изменяя, впрочем, любимым кожаным курткам, – и начал курить «Парламент» вместо «Кэмела».

– Сколько ему лет? – задумчиво спросила Мария, ставя вазу с розами на стол.

– Не знаю. Года двадцать три, я думаю. Может, двадцать пять.

– Он тебе не нравится?

Углубляться в эту тему мне не хотелось. Мне действительно был неприятен Жиган, но точной причины этой неприязни я не смогла бы назвать.

– Я вообще бандитов не люблю.

– А как же этот твой… Шкипер?..

– Кто тебе рассказал?! – вскинулась я.

Мария растерянно захлопала ресницами, а я с досадой подумала: Милка, паразитка, насплетничала, больше некому.

– Мария, Шкипер – это было совсем другое дело. Потом как-нибудь расскажу. Не сейчас.

– Да, конечно… – Мария смутилась до слез за собственную бестактность, и мне стало ее жалко.

– Иди лучше ложись, уже поздно совсем. Парни вон дрыхнут давно. Хочешь, я тебе вслух почитаю? Заснешь, а я на работу пойду. И еще надо таблетку выпить.

Мария послушно проглотила аспирин; уже сидя в постели, выпила последнюю кружку терпко пахнущего отвара с медом, завернулась в пуховое одеяло и засопела на седьмой странице «Вешних вод». Я тихонько вышла, заглянула к ребятам. Увидев, что Жозе заснул при включенной лампе, с огромным томом «Анатомии» в руках, вытащила у него книгу, погасила свет и пошла одеваться.

У подъезда, весь заметенный снегом, стоял джип. В джипе сидел Жиган.

– Тебе заняться больше нечем? – спросила я, подойдя. Он открыл переднюю дверь.

– Залезай, подброшу.

Я забралась внутрь. Жиган тронул своего монстра с места и, не отрывая взгляда от дороги, спросил:

– Ну, как?

– Я тебе говорила, что ты дурак?

– Говорила.

– Повторить?

– Не понравилась, значит, лисичка? – усмехнулся Жиган.

Я фыркнула:

– Она ее даже доставать не стала.

– Гонишь! – нахмурился он. Я как можно убедительнее дернула плечом. Жиган потемнел и молчал всю дорогу до ресторана, пока я зудела в духе Степаныча:

– Жиган, не валяй ваньку, отстань от ребенка! Она перепугалась до смерти, даже дотрагиваться до этого пакета не стала! Это же дите, а не женщина! Ей мужа надо, а не уркагана вроде тебя! Хочешь, чтобы Мануэл ее в Бразилию отправил от греха подальше? Он уже собирается! У них там такой папаша, что боже мой! Если Мария невинность потеряет, он ее застрелит просто!

Насчет намерений Ману и кровожадности дона Сантьяго я присочинила, но Жиган, кажется, поверил. Мрачный, как Мефистофель перед Пасхой, он довез меня до «Золотого колеса», выпустил из машины и дал газу так, что меня с ног до головы обсыпало взметнувшимся снегом. Но я обрадовалась: купился! – и бодро запрыгала по сугробам к служебному входу, возле которого курили наши гитаристы.

Бразильцы болели целых две недели. Лучше всех держалась Мария, стойко, по-женски, без жалоб перенося мучительный насморк и температуру. Мануэл же капризничал, как ребенок, просился домой в Рио, на пляж Ипанемы, на горячий песок, и проклинал всю эту русскую экзотику с холодным снегом, противным ветром и горькими таблетками. Жозе пил лекарства героически, молча, но с утра до ночи ныл о том, что пропускает занятия. В конце концов у меня лопнуло терпение, я поехала в университет, нашла однокурсников Жозе и попросила писать ему лекции старым способом российских студентов – под копирку.

Жиган не появлялся, пакет с шубой пылился у Марии под кроватью, спрятанный от глаз ребят, Мария изредка посматривала на вянущие розы, но о Жигане больше разговора не заводила, и я немного успокоилась.

Зима тем временем вступала в свои права. Снег теперь падал почти без перерыва, его едва успевали убирать с проезжей части улиц, у подъезда выросли сугробы в человеческий рост, а возле стены старого, полуразваленного монастыря образовалась традиционная снежная гора, с которой летала на картонках и ледянках вся окрестная мелюзга. Мои окна выходили как раз на монастырь, бразильцы целыми днями сидели, прилипнув носами к стеклу, и наблюдали за катанием.

– Выйду на улицу – и сразу поеду, как они! – заявил как-то Мануэл.

– Ты сначала дубленку себе купи! – урезонила его я. – А то сразу опять заболеешь.

– Таких размеров нет. – Ману виновато повел широченными плечами.

– Ничего, я тебе достану.

Среди моих знакомых был только один человек, немного схожий габаритами с Мануэлом: наш участковый Мишка, с которым я когда-то училась в школе. Огромного Михаила знал весь район, и когда я в воскресенье пришла на барахолку, то сразу объявила знакомому продавцу:

– Гарик, мне нужна короткая дубленка – как на Мишку-мента, но на два размера больше.

– На женыха берешь? – расцвел Гарик. – Да ла-а-дно, видели мы твоего негра. Только не вры, что ты с ним нэ спышь!

– У тебя одно только на уме! Дашь дубленку или нет?!

– Будэм искать, – деловито пообещал Гарик и убежал в недра барахолки. Вернулся он через полчаса, едва видный под ворохом разномастных дубленок, и гордо вывалил их передо мной:

– Смотры! Со всего рынка собирал!

Я перебрала все дубленки – и все оказались маленькими. Расстроенная, я поблагодарила Гарика за хлопоты и собралась уходить, но он схватил меня за рукав и клятвенно пообещал, что к вечеру найдет то, что мне надо.

– У мэня фырма с репутацией! Все будет!

Я сделала вид, что поверила и, чтобы Гарик не слишком расстраивался, выбрала у него короткую дубленку для Жозе и длиннополую, с капюшоном – для Марии. Попыталась расплатиться – и началась обычная история:

– Нэ давай! Нэ возьму! Умру, а нэ возьму! Ты мою Анэлю лечила или не лечила? Вылечила или не вылечила? Жэнщина столько лет мучилась – а ты за одну нэдэлю… Нэ суй, говорят тебе, свои бумажки, обижусь!

– Ну и обижайся на здоровье! Я вообще не буду ничего покупать! Сто раз вам говорить, балбесы, что нельзя за это платить?!

В конце концов сговорились на оптовой цене, которая была в полтора раза ниже розничной. Я сердито шла через рынок домой, а сзади двенадцатилетний брат Гарика нес за мной пакеты.

Дома Мария с восторженным визгом вцепилась в дубленку, померила и осталась очень довольна. Размеры Жозе я тоже угадала правильно, а скисшего Мануэла утешила:

– Ничего, я завтра на Центральный рынок съезжу, там точно найдется.

Но ехать на Центральный не пришлось: вечером раздался звонок в дверь, и на пороге вырос сияющий Гарик. «Фырма с репутацией» не подвела: он умудрился найти где-то дубленку, которая была больше похожа на кавказскую бурку и на громадном Мануэле сидела как влитая.

– Джигит! – довольно сказал Гарик. – Абрек! Шварценеггер! Санька, одобряю!